Сергей Городников - Порученец Царя. Нарвский дьявол
Хозяин как раз спешил к столу, в каждой руке удерживая по три оловянных кружки с пенящимся через края пивом, когда ударом ноги дверь наверху распахнулась. У ограждений появился казак и, не медля, пальнул из пистолета. Из пробитой пулей кружки пиво журчащей струёй устремилось на живот лейтенанта. Хозяин вздрогнул, тут же отшатнулся и выронил её вместе с другими кружками на его штаны, щедро облив их между ляжками. Драгуны разом вскочили, схватились за оружие. Унтер-офицер выстрелил из пистолета в дверь, которая уже захлопнулась за отпрыгнувшим назад казаком, и они бросились на штурм лестницы. Ступени жалобно заскрипели под топотом их сапог, которые, как будто в ответ скрипу, грубо бряцали шпорами, неудержимо перемешались наверх и наконец ворвались в среднюю комнату.
Неприятеля в ней не оказалось, только невзрачный парень сонно приподнял взлохмаченную голову над смятой постелью и начал трезветь от испуга. Драгуны кинулись к окну, вслед выезжающему за наполовину раскрытые ворота казаку рявкнули два мушкетных выстрела. Пули откололи щепки со створки ворот, но не задели ни неприятеля, ни его кобылу, которые помчались в сторону от границы, спасаясь с места схватки позорным бегством.
– Да тут шпион! – вдруг воскликнул унтер-офицер, указывая пистолетом на изголовье кровати, откуда предательски торчал рукав кафтана десятника новгородских стрельцов.
Гонец онемел, словно проглотил язык, лишь клацал зубами, дрожа от страха.
– Хватай его! – приказал лейтенант, в бешенстве от холодной сырости на животе и между ногами.
Остальные драгуны как будто обрадовались такому приказу, в мгновение ока схватили, принялись вязать русского лазутчика.
7. Важное сообщение из Стокгольма
Непроглядный туман опустился на землю и, как ревнивец, плотно накрыл собой речную гладь, скрыл её от людских глаз по всему течению. В этот ранний час только по тёмным и неясным очертаниям можно было угадывать крепость на острове и суда у городской пристани. Казалось, нет такой нужды, которая способна вынудить решиться плыть в такой туман какое-либо судно. Однако холостой выстрел палубной пушки с низа течения гулко и далеко разнёсся над рекой, извещая о прибытии корабля из Стокгольма. В большой лодке у пристани зажгли смоляной факел, и с самым опытным лоцманом она отплыла ему навстречу, чтобы, вроде проводника в густой чаще, довести до места назначения, до причала.
Когда трёхмачтовый корабль наконец причалил, был закреплён толстой верёвкой, соединён с бревенчатым настилом трапом, и без спешки и суеты началась обыденная работа похожих на призраки моряков по стягиванию парусов к реям, на скрипучий настил стали сходить три десятка путешественников и купцов. Самым неприметным среди них старался быть протестантский пастор в черной широкополой шляпе, надетой почти до бровей и наклонённой чуть вбок и к носу. Ни с кем не обмениваясь знаками внимания или приветствия, он отделился на берегу от недавних спутников по морскому плаванию, большинство из которых удивились бы, что плыли с ним одним кораблём. Будто подгоняемый срочным поручением или вызовом к опасно больному члену своей общины, он торопливо зашагал прочь от пристани и от всего, что на ней происходило. На ходу он смотрел только под ноги, как если бы вдруг стал близоруким и боялся оступиться или споткнуться, и редкие встречные прохожие, которые возникали и исчезали в сырой мгле, видели лишь его шляпу, но никак не лицо под ней.
Город просыпался. На улицах попадались мастеровой люд, бюргеры из торговцев, которые направлялись по своим делам, и пастор стал одним из прохожих, не вызывал ничьего любопытства. Тем более что шёл он уверенно, хорошо зная куда, а в руках у него была небольшая сумка – единственная вещь, с которой он прибыл в Нарву. У парадной двери серого дома с двумя окнами на улочку, похожего на соседние, как капля воды на другие капли, он обернулся, удовлетворённый отсутствием в ближних окнах противоположной стороны улочки любопытных физиономий, выпрямился и предстал каменным домам и белесому туману капитаном Лёвенхауптом. После условного постукивания в дверь, она приоткрылась, и он юркнул за неё, как если бы его за ней давно ждали.
Треть часа спустя из этого дома молодцевато вышел темноволосый и узколицый адъютант коменданта крепости. Уверенная поступь, сопровождаемая на каждом шагу бряцаньем рукояти шпаги о серебряную обивку подвесного ремешка, никак не вязалась с тем, что можно было бы определить, как смущение от пережитой неприятности, которая произошла с ним позапрошлой ночью на главном городском празднике. Спустившись пологим берегом к реке, он окликнул перевозчика и, едва перешагнув в лодку, надменно приказал:
– Пошёл к крепости!
Лодка поплыла в сопровождении звучного хлюпанья вёсел о воду, направляясь к сказочно размытым очертаниям высоких башен. Удаляясь от города, она растворялась туманом, который будто хотел помочь сохранить тайну привезённого Лёвенхауптом важного сообщения коменданту гарнизона.
Туман хоть и был густым, продержался недолго. Постепенно он рассасывался, становился разреженным. И, как только он начал развеиваться, в крепости возобновились военные занятия, усиленные в связи с приготовлениями к Большой войне. Ни для кого не делалось исключений или поблажек, и комендант подавал всем наглядный пример личным усердием. Когда после двух часов таких занятий, разгорячённый, со шпагой в руке, он поднялся к себе в рабочее помещение, через проём напоминающего бойницу окна со двора доносились непрерывно повторяемые команды младших офицеров: "Лечь! Встать! Лечь! Встать! Мушкет к ноге! Вольно! К ноге! Вольно! Коли!" – и слышалась кучная возня тех, кто выполнял эти команды.
Положив шпагу на край стола, комендант подхватил из рук денщика влажное полотенце и принялся стирать пот с раскрасневшихся лица, шеи. Затем тем же полотенцем растёр под расстёгнутой белой рубашкой мужественно волосатую грудь. При этом он вышагивал по комнате, обходил гостя, который по-хозяйски сидел за его столом и с вялой задумчивостью делал неторопливые глотки красного вина, налитого из откупоренной бутылки в серебряную кружку. Между глотками гость отщипывал кусочки жареной курицы, которую принесли на серебряном блюде, и без какого-либо выражения отправлял их в рот. Комендант отдал полотенце денщику, жестом приказал ему удалиться.
– Утром я получил сообщение из Стокгольма, – остановился он против сановника, когда за денщиком плотно закрылась толстая дубовая дверь и они остались вдвоём. – Король, наконец-то, проявил волю к войне. Но почему в Польше, а не здесь? У меня не такой уж большой гарнизон, всего две с половиной тысячи солдат и офицеров, а он требует отправить ему тысячу. Молю бога, чтобы не узнали русские. Мне просто не с кем и не с чем будет защищать город, не говоря уже о наступательных действиях.
