Пьер Бенуа - Кенигсмарк
В восемь часов утра была церковная служба; в лютеранской церкви служил пастор Зильберман, в кафедральном соборе — епископ Креппель. Церкви были наполнены солдатами, по наряду. В десять часов начался смотр.
Лаутенбургским гусарам повезло: погода была хотя и холодная, но солнечная. С запада дул ветерок, и с площади видно было, как в замке осыпаются с деревьев уже почерневшие листья и медленно падают в Мельну.
Я говорил уже, что из окон моей комнаты не видно было площади, на которой должен был происходить смотр. Но, вставши на заре, я увидел, как 182 — й пехотный полк, две роты которого должны были поддерживать порядок, проходил по Королевской площади, чтобы занять своё место. При виде огромной толпы, стекавшейся на смотр, я не мог не порадоваться радостью людей, имеющих уже обеспеченное место.
В семь часов я был уже готов; тем не менее я решил прийти значительно позже, во всяком случае не раньше, чем трибуна будет уже наполовину занята. Я взял какую-то книгу, чтобы убить время, но почему-то я нервничал и чувство беспокойства всё нарастало во мне.
В девять часов в комнату стал врываться, всё усиливаясь, уличный шум. Я решил, что я могу уже позволить себе выйти и отправиться.
Вокруг площади, со всех сторон, толпилась масса народа; сдерживаемая кордоном пехоты с прикреплёнными к винтовкам штыками. От скопления публики вокруг площади, последняя казалась ещё более пустынной. Каким маленьким показался я самому себе в этой толпе.
Трибуна была уже на три четверти заполнена. Я с немалым трудом разыскал бы своё место, но, к счастью, я заметил Марсе. Вытянув руку, он махал мне своей шляпой.
— Я ваш сосед, — обратился ко мне любезный дипломат, — это прекрасно, у нас будет время поговорить.
Желая меня поразить, он с гордостью называл мне важных особ, которые нас окружали. Тут были: австро-венгерский министр, граф Бела, потонувший в невероятной груде мехов; из них высовывалась только его голова в каракулевой шапке с серебряным султаном; русский посланник Неклюдов, в форме, очень простой; епископ Креппель, с массивным золотым крестом на фиолетовом поясе; ректор Кильского университета Этлихер…
Вдруг я схватил его за руку.
Как раз перед нами, в первом ряду трибуны, появилась поразительно красивая молодая дама. Ей можно было дать лет двадцать — двадцать пять. Это была брюнетка с матовым цветом лица, с какой-то усталостью в движениях. На ней был синий английский костюм с широкими полами, отделанный скунсом. В опущенной руке она держала огромную муфту, плоскую, по тогдашней моде. Из-под скунсовой шапочки видны были густые чёрные волосы.
Она заметила Марсе и приветствовала его усталым жестом.
— Кто это? — прошептал я.
— Как! — ответил он восторженно, — вы не знаете неразлучную наперсницу и фрейлину великой герцогини Авроры, пользующуюся её полным доверием? Ведь это мадемуазель Мелузина фон Граффенфрид! Что же вы делали всё это время?
— Как она красива, — сказал я.
— Да, очень красива! Вы не первый это заметили. Но вы знаете, мой дорогой, — при этом он лукаво взглянул на меня — тут вы ничего не поделаете. Впрочем, как только прибудет великая герцогиня, вы её здесь больше и не увидите. А пока почему нам не…
И, заменив жестом то, чего он не высказал словами, он слегка прикоснулся к плечу нашей прекрасной соседки:
— Мадемуазель фон Граффенфрид, позвольте вам доложить, что не все в замке исполняют хорошо свои обязанности. Вот один из обитателей замка, который до сих пор не был вам представлен и который очень добивается этой чести. Мой соотечественник Рауль Виньерт, преподаватель его высочества наследного герцога.
Очаровательная девушка повернулась и обвела меня ангельским взглядом; не знаю почему я страшно сконфузился.
— Очень вам благодарна, дорогой граф, что вы познакомили меня с господином Виньертом, о котором я уже слышала. Я надеюсь встретиться с вами, господин Виньерт, не дожидаясь повторения столь торжественного случая. Впрочем, вы, кажется, очень заняты.
Не в первый раз мне пришлось констатировать, что глупые, но изящно воспитанные люди обнаруживают больше находчивости, чем люди, пользующиеся репутацией умных. Граф Марсе дал мне новое доказательство этой истины. Не дожидаясь моего ответа, он поспешил сказать:
— Дело в том, не в обиду будет вам сказано, что гораздо легче получить доступ в библиотеку замка, чем в ваши апартаменты.
Веки Мелузины чуть-чуть дрогнули.
— В ваших словах нет ничего обидного, — ответила она, улыбаясь, — напротив. Но господин Виньерт, в качестве настоящего учёного, скажет вам, что самые заманчивые библиотеки именно те, доступ в которые связан с наибольшими трудностями. Не правда ли, профессор, — обратилась она к Бекку, который непосредственно перед этим появился на трибуне и тотчас же стал с большим интересом наблюдать концентрацию войск на обоих концах площади.
Я изумился поразительному искусству, с которым она ухитрилась отвести в другое русло разговор, угрожавший стать фривольным.
— Вы совершенно правы, — поспешил ответить мой старый коллега с неподражаемой наивностью учёного. — Впрочем, господин Виньерт знает, что вся библиотека, включая и рукописи, к его услугам.
— Ш-ш! — произнесла мадемуазель Граффенфрид, повернувшись. — Вот король.
Перед нами, с другой стороны площади, во дворе замка, показалась группа кавалеристов.
Тотчас же раздалась короткая команда: «Смирно!» Кавалерия и пехота вытянулись в струнку, и с особым шумом, словно разрывая железную ткань, солдаты надели штыки на ружья. Трубы и рожки заиграли медленный марш, нечто вроде охотничьей мелодии, резкой и пронзительной, и эта музыка гармонировала с этим холодным декабрьским утром. Когда она умолкла, раздались оглушительные клики толпы, они звучали в воздухе хрипло, и глухо, и длительно, словно волна, которая движется и не разбивается.
Маленькая группа всадников подвигалась шагом по огромной площади, пока ещё пустынной. Во главе, верхом на вороном коне, ехал Вюртембергский король, в фельдмаршальском мундире. Справа от него — великий герцог Фридрих-Август, в очень скромном генеральском мундире. С левой стороны короля парадировал генерал фон Эйхгорн, блиставший всеми знаками отличия генерала главного штаба. Рядом с ним ехал молодой наследный герцог, очень красивый в своём длинном синем доломане лейтенанта детмольдских драгун.
За ними сверкали на солнце самые блестящие мундиры немецкой армии: гигантского роста белый кирасир; офицер гвардейской артиллерии, весь в чёрном с золотом с малиновыми обшлагами; зелёный улан, серые гусары.
— А великая герцогиня? — шепнул я Марсе.
