Феликс Гра - Марсельцы
— Ах, если бы они знали… они не бежали бы на Ронские острова! Они забрали с собой все, что могли, все решительно! Они увезли коз, мулов, ослов, даже кроликов погрузили на телеги! Если бы вы видели, что это было за бегство! Женщины выли, кричали, дети плакали… Они оставили здесь только меня… Я сказал себе: «Мэр ты или не мэр? Если суждено, чтобы тебе перерезали глотку, то ее перережут, но, по крайней мере, ты исполнишь свой долг мэра!»
— Что ты там бормочешь, старина? — окликнул его Марган. — Скоро ли мы придем к твоему погребу?
— Он в двух шагах! Потерпите еще минутку.
Вскоре мэр остановился посреди главной улицы деревни, перед запертой дверью.
— Вот наш лучший погреб, — сказал он. — Беда только в том, что ключи хозяева увезли с собой!
— Ничего! — воскликнул Марган. — Не огорчайся, гражданин мэр, у нас есть ключи, которые открывают любые замки. Эй, Пелу, тащи сюда свою кузницу! Ты сейчас увидишь, гражданин мэр, хорошие ли мы слесари и долго ли нам придется возиться, чтобы сбить замки с дверей королевского дворца, там, в Париже!
К двери подошел Пелу, канонир батальона. В одно мгновение он открыл замок и распахнул настежь створки двери. Два человека вместе с мэром вошли в погреб и выкатили оттуда большую бочку с вином. Марган выбил втулку, и чистая, блестящая, ароматная струя вина полилась в подставленный ковш, искрясь и сверкая при свете фонаря, как радуга.
Измученные жаждой, люди с наслаждением прикладывались каждый в свою очередь к горлышку ковша и тотчас же укладывались спать, кто на стогу сена, кто прямо на высокую траву.
Майор Муассон, капитан Гарнье, лейтенанты и бригадир Воклер не ложились вовсе: всю ночь они сами несли караул, щадя силы своих подчиненных.
Как только солнце взошло над гребнем горного хребта, майор приказал трубить сбор. Вмиг весь отряд вскочил на ноги и выстроился в ряды.
Свежие и отдохнувшие, люди были готовы тотчас же выступить в поход.
Но прежде чем дать приказ о выступлении, майор Муассон обнажил шпагу и, стоя перед фронтом батальона, произнес речь:
— Я знаю, что все вы добрые патриоты и что вы будете верны своему долгу до конца. Друзья мои, отечество в опасности! Франция гибнет! Король изменил ей. Он пытался призвать иностранцев, чтобы задушить революцию. Так понесем же в Париж нашу ненависть к тирану и беззаветную любовь к отечеству! Вперед, друзья! Мы покажем парижанам, кто такие красные южане!
И батальон отвечал ему громовым криком:
— Да здравствует нация!
Майор обернулся к мэру Пьерлаты:
— Гражданин мэр, — начал он, — ты скажешь своим согражданам, что добровольцы из марсельского батальона — такие же крестьяне и труженики, как они сами. Ты скажешь жителям Пьерлаты, что марсельские федераты борются за свободу и правосудие и идут в Париж, чтобы свергнуть тирана. Ты скажешь им, что красные южане не убийцы и не воры и что они платят свои долги!
Говоря это, он вынул из кармана бумажку и протянул ее мэру.
— Это реквизиционная квитанция. В ближайшем казначействе тебе выдадут по предъявлении ее деньги, которые возместят стоимость выпитого нами вина.
Бедняга мэр был так изумлен, что едва верил своим глазам. Когда он брал квитанцию, его колени (должно быть, от волнения) задрожали сильнее обычного.
Но барабанщики уже били поход, и батальон с пением «Марсельезы» двинулся по дороге в Париж.
Я перешел в арьергард, поближе к пушкам и походной кузнице. Я хотел упросить канонира Пелу исполнить мое заветное желание: я мечтал, чтобы мне позволили впрячься в телегу с пушкой. По детской наивности я воображал, что буду выглядеть от этого старше своего возраста. Мысленно я уже видел себя, пыльного, потного, согнувшегося в три погибели, торжественно шествующим через города и деревни. Глаза мои сверкают, точно угли; подбитые гвоздями башмаки высекают искры из мостовой, и все женщины, девушки и дети с восхищением глазеют на меня. А я кричу сиплым голосом: «Да здравствует нация!..»
Но когда я изложил свою просьбу Пелу, он только рассмеялся:
— Твоя очередь еще наступит, малыш. До Парижа далеко. А пока достаточно, что ты тащишь свой походный мешок, ружье и саблю, которая длиннее тебя самого!
Я не осмелился настаивать и отошел от Пелу, чтобы скрыть свое смущение.
Какая-то испуганная курица взметнулась над рядами, и ее с хохотом стали ловить десятки рук. Одни старались рубануть курицу саблей, другие — поддеть на штык. Бедная птица металась, то взлетая, то опускаясь, и кудахтала так, как будто бы ее уже резали. Я принял участие в этой охоте и, когда курица пролетала надо мной, проткнул ее штыком навылет. Я поспешил похвастать своим успехом перед Воклером.
Но бригадир нахмурил брови и строго спросил:
— Чья это курица?
— Моя.
— Ты купил ее?
— Нет!
— Значит, ты ее украл! Ступай на свое место, и чтобы больше этого не случалось!
Никогда еще я не видел Воклера таким сердитым. Я почувствовал, как сердце сжалось от боли. Впервые я огорчил Воклера, а ведь я так любил его! Он прав был, сердясь на меня. Конечно, я украл эту курицу, может быть, единственную курицу какого-нибудь бедняка! Мне стало стыдно до слез.
Прибавив шагу, я очутился в первых рядах батальона.
— Ага! Это ты! — сказал Сама́. — Куда ты запропастился? Гляди-ка, Марган, какая славная курица! Где ты ее подцепил, паренек? А мы-то проморгали такой лакомый кусок…
— Возьмите ее себе, если она вам нравится, — ответил я и торопливо стал насаживать злосчастную птицу на острие штыка Сама́.
— А малыш-то не глуп! Ему просто лень таскать курицу! Ну, да уж ладно, дадим тебе отведать кусочек.
Я почувствовал, что с плеч моих свалилась большая тяжесть. Теперь Воклер перестанет сердиться на меня. И сразу мне стало весело и радостно.
В то время как батальон, изнемогая от усталости, еле плелся по пыльной дороге, я перебегал от хвоста колонны к голове и обратно с легкостью козочки. Я кружил вокруг батальона, как собака пастуха вокруг стада, и успевал еще собирать под деревьями сладкую спелую шелковицу.
Но вот барабаны забили атаку, отставшие быстро заняли свои места в рядах, шеренги подтянулись, Сама́ поднял над головой свой плакат. Мы подходили к маленькому городку Монтелимару. Улицы и площади его кишели многолюдной толпой. На нас смотрели изо всех окон и дверей.
Не останавливаясь, мы прошли мимо клуба патриотов, над которым развевалось красное знамя. За городскими воротами, на берегу бурной речки Жаброн, майор Муассон отдал приказ остановиться на отдых. Мы вкусно пообедали жареными курами со свежим хлебом и сразу после обеда легли отдыхать в холодке, под деревьями. Как приятно поваляться в высокой траве под прохладной сенью ив и тополей.
