Патрик О'Брайан - Фрегат Его Величества Сюрприз
— Мы почти вошли. Поднимемся на палубу.
Старая продовольственная пристань приближалась, и вместе с ней вонь гниющих отходов. Они миновали ярко освещенное здание таможни, и темное пространство позади него. Карантинный катер окликнул их, разворачиваясь. Марагалл ответил. Через несколько секунд Бонден негромко скомандовал: «Весла на воду», и аккуратно подвел канонерку к темному грязному причалу. Пришвартовавшись к двум тумбам, они оказались в тишине, нарушаемой со стороны штирборта плеском воды, а с другой — отдаленными звуками города. За каменным причалом простиралась обширная свалка, за ней — заброшенный заводик, канатная мастерская и корабельная верфь, обнесенная покосившимся забором. Два невидимых кота выясняли отношения среди мусора.
— Вы меня поняли? — настаивал Марагалл. — Он сказал бы в точности то же самое.
— Это логично, — отрезал Джек.
— Он сказал бы то же самое, — повторил Марагалл. — Вы представляете, где находитесь?
— Вот церковь капуцинов. А там — Санта-Анна, — ответил Обри, кивнув в сторону башни. Она вздымалась над ними, над дальним концом гавани, так как стояла на холме, круто уходящем вверх, начинаясь в центре города, так что эта часть Маона находилась высоко над уровнем моря.
— Мне нужно идти, — сказал Марагалл. — Вернусь вместе с проводниками. Помните, умоляю вас, помните, что я сказал: освободить нужно всех.
Было восемь часов. Они завели верп, ошвартовав канонерку кормой к причалу, и, держа весла наготове, затаились в этой захламленной пустыне. Джек распорядился, чтобы команда, разбившись по шестеро, принимала пищу в крошечной каюте, остальные тем временем отдыхали под полупалубой: только один огонь, минимум шума, никакой суеты.
Как легко переносят они ожидание! Негромкий говор, приглушенный стук костей, толстый китаец похрапывает, как боров. Они могут позволить себе положиться на всеведущего вождя, в руках которого все: детальный план, мудрость, знание местности, преданные союзники. А Джек не может. Каждую четверть часа звон церковных колоколов разносился над Порт-Маоном, среди них выделялся мощный рокочущий звук Санта-Анны, который так часто слушал он в том самом садовом домике вместе с Молли Харт. Еще четверть часа, полчаса. Девять. Десять.
Он обнаружил, что видит Киллика.
— Три склянки, сэр, — проговорил тот. — Джентльмен вот-вот вернется. Вот кофе и ломтик бекона. Хоть кусочек проглотите, сэр, бога ради.
Как и все моряки, Джек мог спать и просыпаться в любых широтах и в любое время дня и ночи, он владел так же выработанным за годы войны навыком выскакивать из глубокого сна в готовности тут же идти на палубу, но теперь все было иначе — он не только проснулся и был готов идти на палубу — он стал другим человеком: холодное отчаяние ушло и он стал другим человеком. Теперь вонь причала стала запахом грядущей битвы, уступила место резкому аромату пороха. Он с жадностью поглотил пищу и отправился на бак, чтобы при свете лунного серпа поговорить со своей командой, теснившейся под полупалубой. Они поразились, увидев его в таком расположении духа, столь разительно отличавшегося от свирепой замкнутости во время подхода к берегу, но поражало их и то, что колокола отбивают час за часом, а они ждут, и Марагалла все нет.
Было уже почти два, когда с причала донеслись шаги.
— Прошу прощения, — произнес он, отдуваясь. — Заставить людей в этой стране шевелиться… Вот проводники. Все в порядке. В три у Санта-Анны? Я буду там.
Джек улыбнулся.
— В три. Удачи, — сказал он. Потом повернулся к стоящим в тени проводникам. — Куатро групос, синко минутас каждая, ясно? Довольный Джон, потом Ява-Дик. Бонден, ты замыкающий. — И вступил, наконец, на берег — на твердый, неподатливый грунт — после месяцев, проведенных в море.
Ему казалось, что он знает Порт-Маон, но после пяти минут блуждания по темным сонным улицам, слыша только, как шаркают коты в подворотнях, да один раз — как шикнули на ребенка, понял, что заблудился. И потому, миновав низкий вонючий тоннель и оказавшись на хорошо знакомой маленькой площади у Санта-Анны, был страшно изумлен. Дверь церкви была приоткрыта; они потихоньку вошли внутрь. В боковой часовне горела свеча, рядом с ней стояли два человека с белыми платками в руках. Они прошептали что-то проводнику — священнику, или человеку, одетому как священник — и подошли поближе, чтобы поговорить с ним. Джек не понимал их, но уловил несколько раз повторенное слово «фок», а когда дверь снова открылась, заметил на небе алый отсвет. По мере того, как проводники приводили новые группы, церковь наполнялась плотной массой молчаливых людей, пахнущих смолой. Снова отсвет. Он вышел посмотреть: горело за гаванью, дым, подсвечиваемый снизу красным, быстро относило к югу. Пока Джек глядел, послышался крик: пронзительный вопль, внезапно стихший. Он донесся из дома, расположенного где-то неподалеку.
Торопливо пересекая площадь, появился отряд Бондена.
— Слышали это, сэр? Ублюдки взялись за дело.
— Тише, ты, чертов дурак, — тихо выругался Джек.
Часы зашипели и пробили три. Из тени вынырнул Марагалл.
— Идем, — сказал Джек. По площади на угловую улицу, вверх по улице, вдоль длинной белой стены, туда, где к ней прильнуло фиговое дерево.
— Бонден, ну-ка, подсади, — он залез наверх. — Кошку!
Зацепив якорь за ствол, Обри скомандовал:
— Перелезаем здесь, осторожно, — и спрыгнул во двор.
Вот и садовый домик: в окнах свет, внутри длинной комнаты три человека стоят у дыбы; один в штатском сидит за столом, пишет; к двери прислонился солдат. Офицер, который кричал, наклонившись над дыбой, отодвинулся в сторону, чтобы ударить снова, и Джек разглядел, что на земле, распростершись, лежит не Стивен.
За спиной слышался глухой стук — это его люди перелезали через стену.
— Довольный Джон, — прошептал капитан, — ты со своими заходишь с другой стороны, от двери. Ява-Дик — к освещенной арке. Бонден, со мной.
Снова вопль, высокий, нечеловеческий, невыносимый. В комнате поразительно красивый молодой человек повернулся и с торжествующей улыбкой посмотрел на остальных офицеров. Его воротник и мундир были расстегнуты, он что-то сжимал. Джек выхватил шпагу, открыл окно: лица обратились к нему, недоумевающие, потом испуганные и изумленные. Три длинных скачка; стараясь удержать равновесие и яростно сжимая эфес, он наносит удар юнцу и по возвратной стоящему рядом офицеру. Комната мгновенно наполняется: диким шумом, метаниями, ударами, стуком падающих тел, криками последнего из офицеров; стул и стол ломаются под гражданским и двумя повисшими на нем матросами — приглушенный вопль. Солдат выскакивает за дверь: оттуда доносится звериный вой, и тишина. Безумное, нечеловеческое лицо человека на дыбе, все в каплях пота.
