Александр Дюма - Графиня де Монсоро
Выбора не было.
«Попался!» – подумал Бюсси.
– Счастлив служить вашему величеству, государыня, – сказал он. – Я удаляюсь. Погоди! – прошептал он. – Это тебе не Лувр, ты не знаешь здесь всех дверей, я еще вернусь.
И молодой человек вышел, не сумев даже подать герцогу знак. Екатерина опасалась, что Бюсси это сделает, и ни на секунду не спускала с него глаз.
Прежде всего она попыталась выяснить, действительно ли ее сын болен или только притворяется больным.
На этом должна была строиться вся ее дальнейшая дипломатия.
Но Франсуа, достойный сын своей матери, великолепно играл свою роль.
Она заплакала – он затрясся в лихорадке.
Введенная в заблуждение Екатерина сочла его больным и даже понадеялась, что болезнь поможет ей подчинить своему влиянию разум, ослабленный страданиями тела.
Она обволокла герцога нежностью, снова расцеловала его, снова заплакала, да так, что он удивился и спросил о причине ее слез.
– Вам грозила такая большая опасность, сын мой, – отвечала она.
– Когда я бежал из Лувра, матушка?
– О! Нет, после того, как вы бежали.
– Что вы имеете в виду?
– Те, кто помогал вам при этом злополучном бегстве…
– Что же они?
– Они ваши злейшие враги…
«Ничего не знает, – подумал принц, – но хотела бы разузнать».
– Король Наваррский! – сказала Екатерина без обиняков. – Вечный бич нашего рода… Узнаю его!
«Знает», – сказал себе Франсуа.
– Поверите ли вы мне, если я скажу, что он этим хвастает и считает, что он один остался в выигрыше?
– Все это не так, – возразил герцог, – вас обманывают, матушка.
– Почему?
– Потому что он не имел никакого касательства к моему побегу, а если бы и имел, то все равно: сейчас я в безопасности, как вы видите. А с королем Наваррским я уже два года не встречался, матушка.
– Я подразумеваю не только эту опасность, сын мой, – сказала Екатерина, чувствуя, что удар не попал в цель.
– Что же еще, матушка? – спросил герцог, то и дело поглядывая на гобеленовые драпировки на стене алькова за спиной Екатерины, время от времени начинавшие колыхаться.
Екатерина наклонилась к сыну и, постаравшись придать своему голосу испуганный тон, произнесла:
– Королевский гнев! Этот страшный гнев, угрожающий вам.
– Со второй опасностью дело обстоит так же, как с первой, государыня: мой брат, король, – в жестоком гневе, охотно верю, но я – в безопасности.
– Вы так полагаете? – сказала Екатерина с выражением, способным внушить страх самому смелому.
Драпировки заколыхались.
– Я в этом уверен, – ответил герцог, – и вы сами своим приездом сюда, милая матушка, подтверждаете мою правоту.
– Почему же? – спросила Екатерина, встревоженная его спокойствием.
– Потому что, – продолжал Франсуа, после очередного взгляда на драпировки, – если бы вам поручили передать мне только эти угрозы, вы бы не поехали сюда, да и король в подобном случае не решился бы отдать в мои руки такого заложника, как ваше величество.
Испуганная Екатерина подняла голову.
– Заложник?! Я?! – воскликнула она.
– Самый святой и почитаемый из всех, – ответил с улыбкой герцог и поцеловал руку Екатерины, не преминув бросить ликующий взгляд на драпировки.
Екатерина бессильно уронила руки. Она не могла догадаться, что Бюсси из потайной двери следил за своим господином и с самого начала разговора поддерживал его в трудных случаях взглядом, сообщая ему, при каждом его колебании, мужество и бодрость духа.
– Сын мой, – сказала она наконец, – вы совершенно правы: я прибыла к вам как посланница мира.
– Я вас слушаю, матушка, – сказал Франсуа, – и вам известно, с каким почтением. Мне кажется, мы начинаем понимать друг друга.
Глава XXVIII
Малые причины и большие следствия
В этой первой части разговора преимущество оказалось совершенно очевидно не на стороне Екатерины.
Подобная неудача была для королевы-матери настолько непредвиденной и особенно настолько непривычной, что она задавалась вопросом, действительно ли ее сын так решительно настроен, как это кажется, когда вдруг одно маленькое событие изменило положение вещей.
История знает сражения, которые, будучи на три четверти проигранными, вдруг оказались выигранными из-за перемены ветра и vice versa;[139] два примера тому – Маренго[140] и Ватерлоо.[141]
Одна песчинка способна нарушить ход самой мощной машины.
Бюсси стоял, как мы уже знаем, в потайном коридоре, выходившем в спальню герцога Анжуйского, и расположился так, что был виден только принцу. Из своего укрытия Бюсси высовывал голову через щель между драпировками в те моменты, которые считал самыми опасными для дела.
А его делом, как вы понимаете, была война любой ценой: необходимо было задержаться в Анжу на все то время, пока в Анжу будет оставаться граф де Монсоро, надо было наблюдать за мужем и навещать жену.
Эта чрезвычайно простая политика тем не менее весьма усложняла политику Франции: большие следствия вытекают из малых причин.
Бюсси с помощью энергичных подмигиваний, яростных гримас, шутовских жестов, свирепого насупливания бровей, наконец, понуждал своего господина к стойкости. Герцог, боявшийся Бюсси, подчинился ему и, как мы видели, действительно держался чрезвычайно стойко.
Екатерина потерпела поражение на всех направлениях и мечтала уже только о достойном отступлении, когда небольшое происшествие, почти такое же неожиданное, как упорство герцога Анжуйского, выручило ее. Внезапно, в самый разгар беседы матери с сыном, в момент наиболее ожесточенного сопротивления герцога Анжуйского, Бюсси почувствовал, что кто-то дергает его за край плаща.
Желая не упустить ни слова из разговора, он не обернулся, а протянул руку назад и обнаружил чьи-то пальцы. Передвигаясь по пальцам, он обнаружил руку, за рукой – плечо, а за плечом – человека.
Тогда, сообразив, что дело стоит того, он обернулся.
Этим человеком был Реми.
Бюсси хотел заговорить, но Реми приложил палец к губам, после чего тихонько увлек своего господина в соседнюю комнату.
– Что случилось, Реми? – спросил граф в сильном нетерпении. – Почему ты меня беспокоишь в такую минуту?
– Письмо, – шепнул Реми.
– Черт бы тебя побрал! Из-за какого-то письма ты отрываешь меня от важнейшего разговора, который я вел с монсеньором герцогом Анжуйским.
Эта вспышка гнева, по всей видимости, отнюдь не обескуражила Реми.
