Колин Маккалоу - Путь Моргана
Больше всего хлопот майору доставляли пехотинцы и матросы с «Сириуса», которые не желали выращивать овощи своими руками и утверждали, что правительство острова обязано кормить их. Когда же Росс отказывал им, они воровали овощи, дыни и птицу у каторжников, и за эти преступления Росс карал их, как за кражи в особо крупных размерах. Пехотинцы и матросы день ото дня мрачнели и ворчали все громче: они считали, что у каторжников надо отбирать все, что им удалось вырастить. По мнению этих лентяев, каждый кусок, добытый каторжниками, принадлежит только свободным жителям колонии, которых следует кормить в первую очередь. С какой стати они должны работать, если каторжники вполне способны обеспечить их едой? Каторжники – собственность короля, им самим ничего не может принадлежать. У каторжников нет никаких прав. Что это возомнил о себе майор Росс? Матросы и пехотинцы предпочитали умалчивать о том, что две трети урожая, выращенного каторжниками, попадает на склад; весь урожай могли оставлять себе лишь свободные колонисты.
Рождество в этом году пришлось на субботу, день выдался ясным и тихим, хотя южный ветер поднял высокие волны в Сидней-Бей. Ричард заколол двух поросят, Нат Лукас – двух гусей, Джордж Гест – трех жирных уток, Эд Рисби – четырех цыплят, а Аарон Дэвис испек хлеб из чистой пшеничной муки. Пшеницу вырастили собственноручно его друзья, они же смололи ее. Объединившись, они устроили пикник под сенью сосен Пойнт-Хантера, к ним присоединились Стивен Донован, Джонни Ливингстон и Дарси Уэнтуорт с семейством. Поросят и птицу зажарили на вертелах, заказанных Дарси в кузнице. Стивен и Джонни внесли свою лепту – десять бутылок портвейна. Всем присутствующим досталось по полпинты напитка.
Майор Росс во всеуслышание объявил, что предстоящее Рождество будет «сухим»: каторжникам разрешалось пить лишь легкое пиво, а пехотинцам было приказано выдать по полпинты рома так, чтобы их не видели каторжники. Лейтенант Кинг по праздникам неизменно выдавал каторжникам ром, но Росс не желал следовать его примеру, особенно после того как узнал, что Дайер, Фрэнсис и остальные намерены заняться перегонкой рома из сахарного тростника.
Для Китти этот день стал самым радостным за все годы с тех пор, как умер ее отец. На земле расстелили парус с «Сириуса», чтобы усадить женщин, для беременных принесли подушки. Здесь, среди сосен, ветер никому не досаждал; отцы с малышами купались в Черепашьем заливе и строили крепости из песка, матери неспешно обменивались сплетнями. Китти прихватила с собой чайник и теперь готовила чай для подруг на отдельном костре. Накупавшись, мужчины вернулись к кострам и расселись вокруг них. Женщины вращали вертелы, резали латук, сельдерей, лук и бобы, пекли картошку. Пир начался около двух часов дня; мужчины предложили тост за его величество короля Великобритании, а насытившись, поудобнее разлеглись на земле, чтобы вздремнуть.
Наблюдая за соседями, Китти видела, как непринужденно они держатся друг с другом, – должно быть, оттого, что вместе им довелось многое пережить. «Мы – новая порода англичан, – внезапно поняла она, – мы никогда не сможем забыть, что власти отослали нас сюда, чтобы избавиться от нас. Но те, кто распоряжается нашими судьбами, и сами ничуть не лучше – они не видят дальше собственного носа». Ее вдруг охватила уверенность, что никто из здешних каторжников не вернется в Англию. Они лишились всякого уважения соотечественников. Остров стал для них домом.
А как же она сама? Море Китти впервые увидела лишь на острове. Она сидела на земле, подтянув колени к груди и обняв их обеими руками, и смотрела, как волны бьются о риф, рассеивая вокруг клочья пены и радужные брызги. Она была наделена способностью чувствовать красоту, но красота здешних мест не трогала ее. В ее глазах поистине прекрасным был только родной Фейвершем, прочный каменный дом с высокими окнами, кусты белых и алых роз, львиный зев, левкой, водосбор, маргаритки, наперстянки, подснежники, нарциссы, яблони, тисы, дубы, зеленые луга, пушистые белые ягнята, березы и буки. Какой аромат витал над садом ее отца! Жители округи казались ей умиротворенными, мечтательными, вдумчивыми людьми, а островитяне – слишком чужими и неукротимыми. Их унизили, но не сломили. Что и говорить, на родине любому человеку живется лучше.
Подняв голову, она заметила, что Стивен смотрит на нее, и густо покраснела. Смутившись, он перевел взгляд на риф. «О, Стивен, почему ты так равнодушен ко мне? Если бы ты полюбил меня, Ричард не стал бы противиться, я это твердо знаю. Для него на мне свет клином не сошелся. Он выстроил пристройку к дому, отгородился от меня дверью с засовом, но не потому, что его влечет ко мне, – ведь дверь запирается с его стороны. Он попросту выставил меня из дома. Дал понять, что мне там не место. Стивен, почему же ты не любишь меня, хотя я тебя люблю? Мне так хочется покрыть твое лицо поцелуями, приложить к щекам ладони и улыбнуться, глядя тебе в глаза, чтобы улыбка засияла в их синеве, как сияет солнце в небе над Норфолком. Почему, почему ты меня не любишь?..»
Когда стало темнеть и малыши начали капризничать от усталости, все собрались по домам. Ричарду и Китти пришлось идти дальше, чем всем остальным; последними с ними попрощались Нат и Оливия Лукас. Недавно Оливия родила сына Уильяма, которого обожали ее дочери-близнецы. Какое это было славное семейство!
– Тебе понравилось первое Рождество среди антиподов? – спросил Ричард.
– Среди кого? Да, очень!
– Среди антиподов. Так принято называть людей, которые живут здесь, на самом краю света. Это греческое слово, оно означает «те, кто ходит вверх ногами».
Солнце уже скрылось за западными холмами, на землю спустились прохладные сумерки.
– Хочешь, мы затопим печь?
– Нет, лучше я лягу пораньше, – грустно отозвалась Китти, поглощенная мыслями о Стивене и о том, что он отверг ее. Китти понимала, почему он так поступил: ведь она дурнушка, она худа как жердь, хотя за последние месяцы она заметно поправилась. Ее грудь и бедра округлились, но талия осталась такой же тонкой, как прежде.
– Закрой глаза и протяни руку, Китти.
Она послушалась и почувствовала, как что-то маленькое, твердое и квадратное легло ей на ладонь. Открыв глаза, Китти увидела перед собой коробочку, дрожащими пальцами открыла ее и обнаружила под крышкой золотую цепочку.
– О, Ричард!
– С Рождеством тебя, – с улыбкой произнес он.
В приливе радости она обвила обеими руками его шею и прижалась щекой к его щеке, а потом, не в силах выразить благодарность, поцеловала его в губы. Мгновение Ричард стоял неподвижно, но вдруг обнял ее за талию и ответил на поцелуй, превратив простой жест признательности в нечто совсем иное. Слишком умный, чтобы придать поступку Китти значение, Ричард удовлетворился тем, что осторожно впитывал вкус ее нежных губ. Китти не испугалась, не стала отбиваться, она прижалась к нему и продлила поцелуй. По ее телу расплылось приятное тепло, она мгновенно забыла про Стивена, повинуясь губам Ричарда, думая о том, что первый настоящий поцелуй в ее жизни оказался необычным и чудесным. Она и не подозревала, что Ричард Морган способен на такую нежность.
