Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень с волком
Адам и Лилит не принимали участия в казнях — не хватало еще присоединяться к черни! — но наблюдали за всем этим с большим удовольствием.
Выйдя вместе на площадь перед собором в первые часы восстания, они вскоре оказались разделены бушующей толпой и далее двигались каждый в своем направлении.
На улицах можно было увидеть самые разнообразные пытки, и каждый мог выбрать зрелище по вкусу. Лилит предпочитала наблюдать, как убивают женщин. Более всего она возбуждалась, если жертва была на сносях.
В кругу гогочущих зевак кричала беременная женщина, которую несколько крепких парней пытали раскаленными щипцами. Спазмы вызвали преждевременные роды, и новорожденный под непристойный хохот и издевательства был брошен на кучу навоза. Несчастная надрывалась от воплей, от этого разгоряченная толпа пришла в еще большее неистовство:
— Посмотрите на эту сучонку, как она копошится!
Лилит хохотала громче всех. Она смеялась от досады, от ненависти, от отчаяния; ведь та, другая, только что родив, умерла, и ее ребенок умер тоже; вот что должно происходить со всеми женщинами, которые имеют возможность стать матерями!
Внезапно Лилит страстно захотелось оказаться рядом с Адамом, и она бросилась его искать…
Что касается Адама, он предпочитал любоваться на то, как пытают и убивают священников. Подобных зрелищ в те дни он насмотрелся досыта. Толпа не испытывала никакого почтения к сану. Напротив, казалось, священнослужителей горожане ненавидят больше всех остальных, и жестокость, проявленная чернью по отношению к клирикам, превосходила все, что только можно было себе представить. Под топором все того же палача Капелюша погибли епископы Лизье, Санлиса, Эвре и Кутанса, настоятель аббатства Сен-Дени и триста докторов Парижского университета.
Адам как раз любовался казнью одного из них, когда его пронзила странная мысль. Коль скоро бургундцы не щадят священников, никто не помешает ему поступить так же. И, разумеется, у него не было сомнений в выборе цели: монастырь Дочерей Господних! Мелани удалось избежать изнасилования в церкви Сен-Жак-дю-О-Па, но он все-таки доберется до нее, и теперь совершится не только кровосмешение, но и святотатство, ведь она стала монахиней! Можно ли отыскать лучший способ вновь вступить на путь зла, с которого он чуть было не сошел?
Не медля ни мгновения, Адам отправился в путь. Вскоре он добрался до северных предместий Парижа и оказался где-то между Двором Чудес и заставой Сен-Дени. Поскольку при нем не оказалось оружия, он подобрал меч, который валялся на земле, забытый, очевидно, после какого-нибудь сражения. Монастырь не был укреплен; Адам разбил окно и проник внутрь.
Какая-то монахиня — очевидно, сама мать настоятельница — попыталась преградить ему путь. Адам был удивлен ее внешностью: со своим четко вылепленным лицом, толстыми губами и решительным взглядом она менее всего походила на монахиню. Он ведь забыл, что в монастыре находятся не совсем обычные сестры. За исключением Мелани все они в прошлом были девицами легкого поведения.
Мать настоятельница заговорила решительно:
— Возвращайтесь откуда пришли! Здесь нет ни арманьяков, ни бургундцев, только служительницы Господа.
Адам расхохотался:
— Именно одну из них я и разыскиваю. Ее зовут Мелани. Где она?
К ним подошли другие и принялись молиться. Адам вновь был удивлен их поведением: все они были совершенно спокойны, не плакали, не кричали от страха. Ведь они, в отличие от тех девушек, кто оказывается в монастыре обычным путем, знали мужчин и сталкивались с самыми уродливыми сторонами существования…
Поскольку мать настоятельница не ответила, Адам повторил свой вопрос:
— Где она?
— Я здесь…
Он обернулся. Перед ним действительно стояла Мелани. За несколько лет она сильно повзрослела. В ее лице не было прежней наивности, оно казалось решительным и печальным одновременно.
— Чего ты от меня хочешь?
— Ты прекрасно знаешь, сестричка…
Он приблизился. Он ожидал, что она отпрянет, но этого не произошло. Напротив, Мелани легко выдержала его взгляд. Несколько обескураженный, Адам заставил себя улыбнуться.
— На этот раз твой Рено не сможет тебя спасти! В последний раз, когда мне довелось его увидеть, он мертвый лежал на поле боя.
Мелани болезненно скривилась. Адам не смог скрыть удивления:
— Так ты даже не знала?
— Нет. Новости сюда не доходят.
— Ну так плачь! Чего ты ждешь? Ты ведь его любила! Разве нет? Я хочу увидеть, как эти хорошенькие синенькие глазки наливаются слезами. Я мечтаю выпить эти слезки!
Но Мелани не заплакала. Она так и стояла неподвижно. Резким движением Адам разорвал лиф ее платья; обнажилась грудь. И вновь Мелани не отпрянула, только зашептала молитву.
Адам дернул углом рта. Теперь его сестра совершенно не походила на ту испуганную девушку из церкви Сен-Жак-дю-О-Па; перед ним стояла героиня, готовая принести себя в жертву. Ему невольно пришло на память поведение Шарля де Вивре при Азенкуре. Адаму было крайне неприятно осознавать, что его попытки наталкиваются на все более сильное сопротивление. Сила женщины, что стояла перед ним, явно превосходила его собственную.
Адам почувствовал приступ ярости и грубо схватил Мелани за руку:
— Идем со мной в часовню!
— Нет!..
И он увидел Лилит — в ее широком красном плаще, с гербом со слезами. Адам был так удивлен, что не сразу обрел дар речи.
— Как ты здесь оказалась?
— Неважно. Я тебя искала и нашла, вот и все.
— И ты хочешь помешать мне заняться с ней любовью?
— Да!
Адам приблизился к Лилит и громко заговорил, совершенно позабыв о том, что рядом стоят Мелани и другие монахини.
— Ты с ума сошла? Ты что, теперь веришь в Бога? Ты полагаешь, будто узы крови священны? Что монахини священны?
— Я не сошла с ума, я ревную.
— Ревнуешь? Ты? Ведь ты сама толкнула меня в объятия Изабо!
— Изабо я не боялась, а ее боюсь.
Адам бросил взгляд на Мелани, которая пыталась приладить на груди оторванный лиф.
— Я признаю, что она сложена лучше, чем королева. Но есть и другие, которые стоят ее.
Пристально глядя прямо в глаза Адама, Лилит отчеканила:
— Я боюсь ее не потому, что она лучше сложена, но потому что она — твоя сестра… Твоя сестра — моя единственная соперница, потому что ее любовь — это самое большое зло, какое только может быть на свете!
От этого заявления гнев Адама улегся. Он взглянул на герб со слезами и улыбнулся. Лилит протянула ему руку.
— Идем! Я подумала о другом.
Адам принял протянутую руку, и они вместе покинули монастырь, ничуть не заботясь о том, что монахини, должно быть, слышали их дьявольский разговор.
