Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 1
— Здесь скрывается тайная цель, — сказал он серьезно, — я не приму генеральской шпаги, Олимпио. Если мое отечество в опасности, то я с радостью готов в любое время отдать свою жизнь и имущество. Но сделаться защитником эгоистичных целей я не желаю. На это я не подам руку и не обнажу своего меча.
— Клод, ты забываешь Камерата!
— Мы нисколько не поможем нашему другу, потому что двери его тюрьмы все равно не откроются, мы не поможем ему, даже если принесем себя в жертву и переродимся. Нет, нет, проигнорируй предложение принца Луи Наполеона. Ты вскоре сам увидишь, что я более проницательней сужу о нем. За мое отечество — все, за личный эгоизм — ничего, это мой девиз, Олимпио! Верь мне, что нам удастся освободить принца Камерата и без договора. В какой тюрьме он томится?
— Принц-президент не доверил мне этого.
— Не доверил, а ты хотел ему поверить, Олимпио? Прочь сомнения, мой друг!
— Останемся свободными! Будем сражаться. Мы спасем Камерата! Но без этого контракта. Отошли его назад, оставайся моим другом. — — Где ты, там и я, Клод, будь по-твоему. Только одно предчувствие заставляет меня дрожать. Этот Морни будет преследовать и нас, я как бы вижу перед собой кровавые дни…
— Ты их боишься?
— Никогда, Клод! В старые времена мы с тобой привыкли видеть льющуюся кровь на полях сражений…
— И даже сами проливали ее, — добавил маркиз. — Итак, Олимпио, останемся друзьями!
Дон Агуадо ударил по протянутой ему руке маркиза, хотя на его лице были видны тени, обличавшие его озабоченность о судьбе Камерата.
В эту минуту в комнату вбежал запыхавшийся Валентино, вид у него был какой-то торжественный, и на лице Олимпио это вызвало невольную усмешку, несмотря на все его внутренние страдания о Камерата.
— Ну, что ты нам принес, верный Лепорелло? — спросил его шутливо Олимпио.
— Важную весть, мой благородный дон, я был во дворце герцога Медина.
— Ты рожден для виселицы и когда-нибудь не вернешься целым.
— На этот раз все еще обошлось благополучно, дон Олимпио, местопребывание сеньориты Долорес найдено.
— Во имя всех стихий, Валентино, правду ли ты говоришь? Довольно пустословить. Где находится сеньорита?
— В сумасшедшем доме. Маркиз и Олимпио быстро встали.
— В сумасшедшем доме, это невозможно…
— Это правда! Сеньорита томится в сумасшедшем доме доктора… — Валентино остановился и полез в карман.
— Ну, доктора… — вскрикнул Олимпио, полный ожидания.
— Имя доктора находится здесь, дон Олимпио, — сказал проворно Валентино, подавая своему господину бумаги, взятые им из письменного стола Эндемб.
— Ты совершил кражу, Валентино?
— Называйте это каким хотите словом, я действовал, желая спасти сеньориту и сделал все возможное, — сказал Валентино.
Маркиз подошел к своему другу, чтобы посмотреть на бумаги, переданные едва дышавшим и полным гнева слугой.
— Что это значит? — вскрикнул Олимпио. — В этом письме нет подписи врача…
— Я вынул бумаги из письменного стола герцога, он только что запер переданный ему доктором сверток, и я полагал…
— Ты, Валентино, взял не то письмо. Это письмо написано настоящим герцогом Медина, который называет жалким обманщиком мнимого герцога и бросает свет на цели этого плута, — сказал Олимпио, читая письмо. — Эндемо, как известно, незаконный сын герцога Медина. Дон Родриго имел прекрасные намерения отдать в пользу своего незаконнорожденного брата половину богатств, но этот негодяй лишил его почти всего состояния. Не печалься, Валентино, я надеюсь, что с помощью этих бумаг мы добьемся ареста мошенника…
— А имя доктора? — спросил Валентино, широко раскрыв глаза.
— Его нет в этом письме.
— Во имя всех стихий! — брякнул Валентино, невольно подражая языку своего господина.
Олимпио и маркиз не могли удержаться от улыбки, после чего первый сказал, думая о Долорес:
— Мы должны ее найти, дорогой Клод, ты просто не поверишь, сколько страданий переношу я, когда только подумаю, что терпит эта бедная и чистая девушка, любя меня. Я не знаю, чем и как отплачу я ей за ее любовь. Я употреблю все усилия, чтобы ее найти. Пока этого не случится, я не найду покоя своей душе. Часто ночью я вижу во сне дорогой образ, который простирает ко мне с любовью руки, моля о пощаде. Нет, Клод, мы должны спасти бедную Долорес… найти во что бы то ни стало…
XXIX. КРОВАВАЯ БАНЯ
Первого декабря 1851 года в Елисейском дворце собралось очень многочисленное общество, в котором недоставало только Морни, и это было не случайно: герцог был в комической опере и казался очень веселым. Он смеялся и болтал то в той, то в другой ложе. В одиннадцать часов общество разошлось.
Луи Наполеон был несколько бледен и не очень словоохотлив. Страшная минута приближалась: в эту ночь и в последующие дни он хотел провозгласить себя императором, и он хорошо знал, какие насильственные средства необходимы были для этого, так как нужные приготовления были сделаны и делались в течение нескольких месяцев. Во время вечернего собрания Луи Наполеон вместе со своими приверженцами решил некоторые последние вопросы.
Начальник генерального штаба, Фейра note 16 должен был разбить барабаны национальной гвардии, так что на следующее утро нельзя было бы пробить генерального марша. Директор национальной типографии господин де Сент-Жорж под предлогом важной работы собрал всех рабочих в одиннадцать часов ночи в типографии.
Префект полиции Мопа — Карлье был отозван на другой пост — собрал в префектуру полиции восемьсот городских сержантов, к которым в три часа утра присоединились еще пятьсот агентов и отставных офицеров; все это были ловкие люди, на которых можно было рассчитывать во всех случаях и среди которых находились также Монье, названный теперь Луансом, и Пер д'Ор. Грицелли держал караул в Елисейском дворце, в котором в одиннадцать часов уже было все спокойно; окрестности дворца и Елисейские поля были тихими и пустынными.
Один только кабинет принца-президента был ярко освещен. Около полуночи в нем находилось семь человек: Луи Бонапарт; его адъютант Бельвиль (брат известной гоф-дамы Изабеллы); бывший вахтмейстер Фиалин, носивший теперь фамилию Персиньи; Леруа де Сент-Арно, удостоенный в октябре поста военного министра, человек с бурным прошлым, о котором мы услышим позже; Мопа, назначенный несколько дней тому назад префектом полиции; возвратившийся из комической оперы герцог де Морни и умерший несколько лет тому назад поверенный и кабинет-секретарь Луи Наполеона — Мокард. Флери еще не было, он был комендантом и должен был прийти позднее.
