Мишель Зевако - Последняя схватка
Они прошли в зал. Стол впечатлял: хрусталь, серебро, пузатые бутылки, закуски, дымящиеся блюда — и такие запахи, что сразу стало ясно: Ландри Кокнар не хвастался, когда говорил, что отлично готовит.
Пардальян сразу это понял, но вида не подал. Ландри Кокнар же скромно потупился, жадно ожидая похвал.
— Что ж, за неимением лучшего сойдет и это, — бесстрастно заявил шевалье.
— Сойдет! — возмутился оруженосец.
— Надеюсь, это не такая уж отрава… — с сомнением добавил Пардальян.
— Отрава! — поперхнулся Ландри Кокнар.
— Не исключено даже, — холодно заключил Пардальян, — что мы почти сносно пообедаем.
— Почти сносно! — простонал совершенно убитый слуга.
Видя его гнев и отчаяние, Пардальян не выдержал и звонко расхохотался; Вальвер же буквально задыхался от смеха. Тут и славный Ландри воспрянул духом.
Отсмеявшись, Пардальян вполне серьезно сказал:
— За стол, Одэ, за стол. Воздадим должное искусству нашего кулинара. Но даже за обедом не будем отстегивать шпаг. Мы должны смотреть в оба глаза и слушать в оба уха. Нам ни на миг нельзя забывать, что Фауста притаилась где-то рядом. Она только и ждет, когда нас можно будет застать врасплох.
V
ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ ПОСЛАННИК ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА КОРОЛЯ ИСПАНИИ
В этот день Фауста должна была вручить французскому королю и королеве-регентше грамоты, удостоверяющие, что герцогиня де Соррьентес является чрезвычайным послом испанского короля Филиппа.
Прием посла всегда считался при дворе большим событием. А горожане в таких случаях заполняли улицы, чтобы поглазеть на торжественную процессию, направляющуюся в Лувр.
Но прием чрезвычайного посланника короля Испании особенно занимал и горожан, и придворных. Уже больше недели в Париже ни о чем другом и не говорили. Тому был целый ряд причин.
Во-первых, послом была женщина: такого никогда еще не случалось, и одного этого было вполне достаточно, чтобы возбудить всеобщее любопытство. Во-вторых, этой женщиной была герцогиня де Соррьентес, о которой рассказывали легенды. Никому и в голову не приходило, что легенды эти она придумывала сама и сама же их ловко распространяла, чтобы создать себе «рекламу», как бы мы назвали это нынче.
При дворе только и было разговоров, что она божественно красива, совершенно обворожительна, невероятно умна и баснословно богата. И всем было чрезвычайно приятно, что Испанию представляет посол, питающий к Франции столь теплые чувства, что его скорее можно принять за представителя Бурбонов.
Ну, а город был восхищен сказочным состоянием герцогини, ее поистине королевской расточительностью, трогательной простотой в общении, добротой, удивительной для столь знатной дамы, и особенно — неиссякаемой щедрой благотворительностью красавицы. Одним словом, все ее хвалили, все ею восторгались. Понятно, что и простой люд, и приближенные короля ждали в этот день от герцогини особых чудес. И, удивительное дело, никто не был разочарован.
Фауста знала толк в пышных представлениях и так все обставила, что оставалось только диву даваться, как можно было такое придумать.
Как обычно, обитатели домов, мимо которых должен был проследовать кортеж, получили приказ вымыть и украсить свои улицы, словно перед королевским выездом. Такова была оборотная сторона медали: парижане обожали подобные зрелища, но готовились к ним за собственный счет. Поэтому всегда находились недовольные… А Фауста хотела видеть только радостные лица. Но прево торговцев Робер Мирон, сеньор дю Трамбле, уже сделал соответствующие распоряжения. Однако на улицах тут же замелькали люди Фаусты. Некоторые жители, услышав повеление прево, уже глухо роптали, но гонцы герцогини заверили всех, что никому не нужно беспокоиться и экономить, ибо ее светлость берет все расходы на себя: надо только представить счет в особняк Соррьентес — и немедленно получить там назад все затраченные деньги. И в результате улицы преобразились, как в сказке.
Парижане толпились на этих улицах, наслаждаясь величественным зрелищем.
Процессию возглавлял распорядитель Гийом По, сеньор де Род. Сжимая в руке жезл, он восседал на коне, покрытом великолепной попоной. За ним двигались стрелки, которыми командовал парижский прево Луи Сегье, шевалье короля. Затем — герольды, трубачи, горнисты и барабанщики, которые оглушительно играли на своих инструментах. Далее следовали более ста дворян из свиты герцогини, разодетые в шелка, бархат и атлас, верхом на прекрасных, богато убранных скакунах. Здесь же были дворяне из королевского дома. За ними выступала рота королевских гвардейцев — с развернутыми стягами, с барабанщиками и горнистами впереди. Ротой командовал лейтенант Франсуа де л'Оспиталь, граф дю Алье, брат которого, маркиз де Витри, был капитаном королевской гвардии. Эта рота окружала карету герцогини. А прямо перед экипажем красовался в пух и прах разодетый сеньор, сопровождавший послов в Лувр, — Рене де Ту, сеньор де Боней. Круп его коня был покрыт попоной малинового бархата, сплошь усеянной золотыми геральдическими лилиями.
Запряженная шестеркой белых лошадей, покрытых золототкаными попонами с изображением испанского герба, карета продвигалась неспешно, напоминая огромный слиток золота на колесах. Затянутая в роскошное одеяние из серебряной парчи со сверкающей цепью ордена Золотого руна, усыпанной драгоценными камнями, и массивной золотой цепью королевского ордена, на днях врученного ей Марией Медичи, герцогиня де Соррьентес находилась в экипаже одна. Она сидела прямо, с гордо поднятой головой, величественная и естественная. Ее улыбка околдовывала. Казалось, женщина стала еще краше и моложе. Покоренная толпа восторженно приветствовала ее, а она отвечала легким наклоном головы, увенчанной тяжелой золотой короной с крупными бриллиантами, которые ослепительно сияли на солнце, словно и оно воздавало герцогине почести, щедро изливая на нее свет и тепло.
Слева от кареты, восседая на великолепном испанском скакуне, сплошь увешанном золотыми украшениями, ехал дон Кристобаль, граф д'Альбаран. Статная фигура этого великана вызывала всеобщее восхищение.
За гвардейцами, окружавшими экипаж чрезвычайного посла, катили еще десять карет с одинаковой золотой отделкой. В них ехали фрейлины герцогини. Все они блистали молодостью, красотой и роскошными туалетами.
Далее следовали испанские и французские вельможи, чиновники, советники, дипломаты, пажи и лакеи. Заключала процессию полурота швейцарских гвардейцев.
Вот такой ослепительный кортеж медленно продвигался по нарядным улицам, доставляя истинное удовольствие парижанам, радость которых еще более возрастала от мысли, что это дивное зрелище им ничего не стоило. Более того, многие прилично заработали на подготовке к торжествам.
