Виталий Гладкий - Повелители волков
Увы, Алким немного не рассчитал своих сил, к тому же проклятый варвар пил неразбавленное вино как воду, да все подливал ольвиополиту в его чашу, а отказываться никак нельзя было, чтобы не обидеть торгового партнера.
Увидев финикийца, Алким уставился на него как на привидение. Если до этого хмель еще бродил по жилам землевладельца, то при взгляде на строгое, надменное лицо купца он мгновенно испарился.
— Итобаал?! — удивленно и одновременно испуганно воскликнул Алким. — Глазам своим не верю! Ты ли это? В наших краях…
— Здравствуй, Алким, — пробасил ханаанин, возмущенный до глубины души. — Ты плохо встречаешь старого приятеля. Примерно накажи этого раба, — кивком головы он указал на привратника, стоявшего с невинным видом неподалеку, — который осмелился мне дерзить.
— Наказать? — Алким смешался. — Обязательно накажу… после. Только это не раб, а свободный человек.
— Все равно он наглец, каких свет не видывал, — упрямился финикиец. — Оскорбить гостя — значит оскорбить хозяина.
Аким согласно закивал и, чтобы как-то разрядить обстановку, поторопился пригласить финикийца в дом. Бросив уничтожающий взгляд на парня, Итобаал последовал за Алкимом, но когда вслед за ним направились и телохранители финикийца, привратник заступил им дорогу и сказал:
— Брысь! Псы должны охранять, а не кости обгладывать во время пиршества. Ждите своего хозяина здесь. — С этими словами он захлопнул дверь перед самым носом опешивших матросов и отправился по своим делам.
А их у него накопилось много. Это был тот самый искусный наездник, который сумел укротить мидийского жеребца на Торжище Борисфенитов. Его звали Ивор. Имя было совершенно не характерно для миксэллина, а тем более — ольвиополита, но Алким на такую мелочь не обратил должного внимания. Главным для землевладельца было то, что едва Ивор появился в его хозяйстве, как тут же все дела пошли на лад. Парень сумел найти язык со всеми — с поваром, слугами, рабами, а нерадивого конюха, место которого он занял и который хотел учинить над ним расправу, пригласив для этого своих дружков, Ивор едва не отправил к праотцам.
После этого авторитет Ивора стал непререкаем. Но он им практически не пользовался. Работал, как все, даже больше, конюшню содержал в чистоте, хотя ради этого ему пришлось здорово потрудиться, — неубранного навозу накопились горы, — лошади хозяина были вовремя накормлены, их гривы расчесаны, а бока холеные. Кроме того, Ивор никогда не отказывался подменить кого-нибудь из слуг, если возникала такая надобность. Как раз в тот день, когда в гости к Алкиму пожаловал Итобаал, Ивор выступал в роли привратника.
В общем, Алким не мог нарадоваться столь ценным приобретением. Парень работал за троих, а получал плату совсем мизерную, — землевладелец был жаден и прижимист до неприличия — поэтому просьбу финикийца примерно наказать нахала Алким пропустил мимо ушей.
Итобаал и Алким расположились в парадном зале, украшенном фресками и мозаикой. Финикиец осматривался с невольным удивлением. Он никак не ожидал увидеть в этих варварских краях такой комфорт и такую роскошь. Низенький мраморный столик был уставлен разнообразными яствами в посуде, расписанной искусными мастерами Эллады и покрытой черным и красным лаком. А чеканные серебряные блюда, кубки и дорогой кувшин для вина — стеклянная ойнохойя — дополняли картину.
В красном углу высилась большая статуя Кибелы — Матери богов, весьма почитаемой в Ольвии. Облик ее был обычным — Кибела сидела в кресле с высокой спинкой с львенком на коленях, с тимпаном и чашей в руках. Однако манера исполнения несколько отличалась от греческих изображений. Матерь богов была сработана из мрамора, что уже необычно, притом явно местным мастером. Талантливым мастером — прожженный торговец Итобаал неплохо разбирался в художественных ценностях.
— Однако, — одобрительно сказал ханаанин, приняв из рук Алкима позолоченный ритон[37]; это был знак высочайшего почтения к гостю. — И вино у тебя превосходное! — добавил он, с удовольствием отхлебнув несколько глотков. — Хиосское?
— Не угадал… — Алким снисходительно улыбнулся. — Конечно, вина острова Хиос считаются лучшими в Элладе. И они у меня есть. Но ты пьешь критское. Оно древнее нашей истории. Лучшего вина, чем это, я, к примеру, еще не пробовал.
— Действительно, вино просто потрясающее на вкус! — Итобаал посмаковал и в восхищении закатил большие, выпуклые глаза под лоб. — Извини, устал с дороги, все чувства притупились, — пожаловался он Алкиму. — В Ахшайне, как оказалось, пиратов больше, чем в Западном море[38]. Два раза пришлось с ними сражаться.
— Ты прав, — болезненно скривившись, словно ему наступили на больную мозоль, ответил Алким. — Я имел неосторожность ссудить деньгами одного местного купца, пообещавшего мне солидную прибыль, но пираты имели на сей счет иное мнение… Где теперь этот купец, провалиться ему в Тартар[39], и где моя прибыль?! Одни убытки…
— Судя по обстановке, — финикиец широким жестом обвел парадный зал, — ты совсем не бедствуешь…
— Это видимость, Итобаал, одна видимость, — горестно вздыхал земледелец, пряча глаза от испытующего взгляда гостя. — Год назад случился неурожай, так я чуть по миру с протянутой рукой не пошел. А в этом году едва свел концы с концами.
Итобаал с сочувствием закивал, а затем осторожно молвил:
— У тебя, Алким, появилась хорошая возможность поправить свои дела…
— Ах, как бы это было здорово! — оживился Алким. — Уж не хочешь ли ты предложить мне для перепродажи свои товары… м-мм… по сходной цене? В знак нашей старой дружбы.
— Не исключено, что и товары тоже. — Выражение смуглого лицо финикийца стало хищным, отталкивающим. — Нам нужно поговорить без лишних ушей. — Он выразительно посмотрел на весьма симпатичную рабыню, которая обслуживала господ.
Она бросала томные взгляды на купца и вела себя не как служанка, а как гетера. Скорее всего, так оно и было — Алким припас для дорогого гостя очень полезную и приятную во всех отношениях забаву, благо ханаанин был мужчиной в расцвете сил, и его чресла за долгую дорогу соскучились по женской ласке.
— Поговорим на истахра, — перешел на персидский язык Алким. — Кроме меня, в доме его никто не знает.
— Еще не забыл?.. — многозначительно подмигивая, спросил финикиец; он тоже заговорил на истахра — диалекте Фарсы, одной из провинций Персии.
На истахра разговаривал простой народ. Официальным языком Ахеменидской державы был арамейский, который применялся для общения между государственными канцеляриями всего государства. На нем изъяснялись и придворные.
