Луи Жаколио - Покоритель джунглей
«Приговоренному к смерти грешно было бы в чем-нибудь отказать», — подумал он. И моряк рассказывал о событиях, в которых сам Кишнайя принимал участие. Провансалец же делал вид, что узнал о них от других обитателей Нухурмура.
Примерно через час Барбассон решил, что с этой комедией пора кончать. Кстати, большая корзина с ручками, которую Кишнайя взял с собой, была наполовину заполнена рыбой. Они как раз заговорили о Барнетте, и провансалец, предварительно бросив взгляд и убедившись, что все приготовленное утром на месте, решил воспользоваться случаем.
— Все, что вы мне рассказываете об этом Барнетте, просто поразительно, — произнес туг.
— О, это еще пустяки, — ответил Барбассон, — он был настолько мил и добр, что отправлял на тот свет самых жестоких своих врагов так, что они об этом даже не подозревали. А уж если б он попался им в руки, они бы его подвергли страшным пыткам.
— Как это удивительно!
— Так оно и было. Хотите расскажу вам одну историю?
— С удовольствием, меня это очень интересует. И потом, вы так хорошо рассказываете.
— О, вы слишком добры… Этот рассказ понравится вам больше, чем все остальные.
— Не сомневаюсь.
— Представьте себе, — начал рассказывать Барбассон, привязав свою удочку, чтобы у него были свободны руки, — что однажды ему в руки попадает его злейший враг. Мерзавец думает, что погиб, и дрожит как осиновый лист. Убить человека в таком состоянии было не в характере Барнетта, у него было нежное сердце. «Если б я был в вашей власти, — говорит он своему пленнику, — вы бы меня разрезали на мелкие кусочки и заставили мучиться дня два или три. Ну, а я вам прощаю».
— Какое величие души!
— Подождите конца. Тот не верит своим ушам. «Помиримся и будем друзьями, — предлагает ему Барнетт, — а чтобы скрепить нашу дружбу, позавтракаем вместе». Во время завтрака царила самая сердечная радость. Негодяй, который верил, что спасся, целовал колени своего великодушного врага. Короче, Барнетт обращался с ним так хорошо, что мерзавец заявил, будто это лучший день в его жизни. После десерта и кофе — о, Барнетт во всем знал толк — они отправились на прогулку в лодке. В какой-то момент Барнетт, объясняя своему новому другу, как моряки завязывают некоторые узлы, управляясь с парусами, вынул из кармана веревку и соединил обе руки своего попутчика вот так…
Барбассон небрежно взял руки Кишнайи и скрестил их, как бы демонстрируя свои слова.
— Он быстро обвязал их, — продолжал моряк свой рассказ, — и сделал «мертвый» узел, развязать который невозможно.
И провансалец, опять-таки в качестве примера, связал руки ничего не подозревающего туга.
— Попробуйте сами, легко ли его развязать.
— Верно, — сказал Кишнайя после безуспешных попыток высвободиться. — Трудно придумать более надежный узел. Научите меня потом.
— К вашим услугам. Но подождите конца. Лодка остановилась под деревом возле берега, почти как здесь. Барнетт взял тогда веревку со скользящей петлей, свисавшую с дерева, и накинул ее на шею своему новому другу, вот так…
И Барбассон взял конец веревки с петлей на конце, спрятанной в листве, и набросил ее на шею тугу.
— Что вы делаете? — сказал Кишнайя, начавший пугаться. — Не надо ничего показывать, я пойму и так.
— Подождите конца, — невозмутимо продолжал Барбассон.
— Снимите с меня сначала эту петлю, она может удавить меня при малейшем движении.
— Незачем, не двигайтесь, и вы ничем не рискуете. Дайте мне закончить мою историю… Как только Барнетт приладил как следует петлю, он оттолкнул лодку, и, естественно, его враг оказался повешен, при этом вовсе не подозревая своего близкого конца. Не думаете ли вы, что Барнетт поступил гуманно? Разве лучше было заставить пленника мучиться, пытая его или вынудив присутствовать при подготовке к казни?
— Разумеется, его поведение достойно восхищения, — ответил несчастный Кишнайя, который все еще не хотел понимать. — Но теперь развяжите меня, раз ваша история закончена.
Вместо ответа Барбассон откинулся на планшир шлюпки и расхохотался от всей души. Туг все еще верил, что это просто шутка, но побледнел, словно смерть, и боялся пошевелиться, чтобы не стянуть узел.
— Довольно, — сказал он, — шутка забавная, но она слишком затянулась. Развяжите меня и давайте возвращаться, мы уже наловили достаточно рыбы.
— Тебе не придется ее отведать, Кишнайя, душитель, разбойник, убийца моего бедного Барнетта! — крикнул Барбассон.
Услышав свое имя, Кишнайя страшно вскрикнул. Он понял, что погиб. Но инстинкт самосохранения был так силен в нем, что он напрягся, чтобы не упасть. Была ли у него надежда умилостивить Барбассона? Но моряк не оставил ему времени на мольбы.
— Доброго пути, Кишнайя, проклятый душитель женщин и детей, английский шпион, гнусный убийца. Доброго пути, убирайся к черту!
При этих словах на лице туга появилось выражение ужаса. Какие муки, должно быть, пережил он за эти несколько мгновений, поняв, какую допустил неосторожность!
Барбассон положил конец его пытке, оттолкнув лодку от берега. Тело туга повисло над водой.
— Эта смерть еще слишком легка для подобного мерзавца, — сказал провансалец, бросив последний взгляд на тело своей жертвы, которое подергивалось в судорогах.
Ночью во внутренней долине Нухурмура раздались страшные человеческие крики, смешанные с рычанием хищников. Это кричали шесть товарищей Кишнайи, которых по приказу Нана-Сахиба бросили на съедение Нере и Сите, пантерам заклинателя Рама-Модели…
Так окончили свою жизнь последние представители касты тугов в провинции Биджапур, и Нана-Сахиб еще раз спасся от преследования англичан.
Эта последняя попытка властей, едва не увенчавшаяся успехом, во многом повлияла на решение принца покинуть Индию. Думая, что новое восстание — всего лишь выдумка тугов, чтобы проникнуть в Нухурмур, устав от долгого ожидания и однообразной жизни, он пришел к выводу, что рано или поздно измена предаст его в руки англичан, и потому решил покинуть Индию навсегда. Чтобы не отступать от принятого решения, он поклялся душами предков не соглашаться ни на какие просьбы, что бы ни случилось.
Но что произошло в Биджапуре? Не был ли Покоритель джунглей, пообещавший сопровождать его в изгнании, убит тугами перед их отъездом в Нухурмур? Браматма Арджуна боялся этого, теперь он понял, что еще до его прибытия на Малабарский берег Кишнайя со своими сообщниками присвоил себе высшую власть в обществе Духов вод.
Было решено в тот же день отправить послание в Биджапур, а Нана-Сахиб стал готовиться к отъезду. Приняв решение, он мог успокоиться только после его выполнения.
