10. Побег стрелка Шарпа. 11. Ярость стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл
– Господи… – повторил посол, переводя взгляд с писем на стоящего перед ним солдата.
– Вор, убийца и поджигатель, – с гордостью сказал Шарп. Посол промолчал, но и отвести глаз от Шарпа не смог. – Вы слышали о таком испанском офицере, сэр, как капитан Гальяна?
Несколько секунд Генри Уэлсли еще таращился на письма и того, кто вернул их ему, потом вздрогнул, словно его разбудили, и кивнул:
– Фернандо Гальяна? Да, конечно. Служил офицером по связи у предшественника сэра Томаса. Прекрасный молодой человек. Это все письма?
– Все, сэр, что там были.
– Боже мой! – Посол вдруг выпрямился, поднялся из кресла и, собрав письма и газету, направился к камину. Бумага занялась моментально. Некоторое время он смотрел на огонь. – Как вам… – начал посол и остановился, решив, что на некоторые вопросы ответа лучше не знать.
– Это все, сэр? – спросил Шарп.
– Я должен поблагодарить вас, – сказал Уэлсли, все еще стоя лицом к камину.
– И моих людей, сэр, всех пятерых. Я отведу их на Исла-де-Леон. Будем ждать корабль, сэр.
– Конечно, конечно. – Посол торопливо подошел к бюро. – Они вам помогли?
– Очень помогли, сэр.
Посол выдвинул ящик, и Шарп, услышав звон монет, сделал вид, что его это не интересует. Генри Уэлсли, не желая демонстрировать щедрость или ее нехватку открыто, завернул деньги в бумагу и протянул сверток капитану:
– Надеюсь, вы передадите вашим солдатам мою благодарность?
– Конечно, сэр. Спасибо, сэр.
– Похоже, вам не мешает как следует выспаться, – добавил посол.
– Вам тоже, сэр.
– Я уже не усну. У нас дела с лордом Памфри, так что придется пободрствовать! – Кошмар остался позади, и Генри Уэлсли чувствовал себя так, словно с плеч свалилось давившее его последние дни тяжкое бремя. – И разумеется, я напишу обо всем брату. Можете не сомневаться, Шарп. Вы заслуживаете самой высокой похвалы.
– Спасибо, сэр.
– Господи, неужели все кончилось! – Посол еще раз посмотрел на свернувшийся комок почерневших бумаг. – Все позади!
– Только вот леди, сэр… – напомнил Шарп. – Катерина. У нее ведь еще остались письма?
– О нет, нет! – Уэлсли махнул рукой. – Можете не беспокоиться. Это все. Благодарю вас, Шарп.
Шарп вышел. Во дворе он остановился. Принюхался. Серое утро еще напоминало о ночном дожде. Флюгер на сторожевой башне посольства указывал западный ветер. Появившийся невесть откуда кот потерся о ноги, и Шарп, наклонившись, погладил его по спине. Потом развернул бумагу. Пятнадцать гиней. Наверное, посол предполагал, что он даст по гинее солдатам и оставит десяток монет себе. Шарп опустил деньги в карман, так и не решив для себя, можно ли считать такое вознаграждение щедрым. Пожалуй, нет. Тем не менее ребята будут счастливы. Он даст по две гинеи каждому, и они купят себе много-много рому.
– Иди-ка да поищи себе мышку, – сказал капитан коту, – а я займусь тем же.
Нырнув под арку, он прошел в небольшой дворик, где слуги подметали ступеньки и где доили посольскую корову. Задняя дверь дома лорда Памфри открылась. Какая-то женщина вышла за молоком. Выждав, пока она отвернется, Шарп взлетел по ступенькам и быстро миновал кухню с только что растопленной плитой. Взбежав по лестнице, открыл дверь и оказался в выложенном плиткой коридоре. Еще одна лестница, ступеньки которой покрывал мягкий ковер, вела вверх. Шарп поднялся, не обращая внимания на стены, украшенные испанскими пейзажами с белыми домиками, желтыми скалами и голубыми небесами. На площадке его встретила мраморная статуя обнаженного юноши. Статуя была в рост человека, с кивером на голове. За приоткрытой дверью служанка подметала пол. Комната, похоже, была спальней его светлости. Шарп прокрался мимо, и женщина его не заметила. Следующий пролет привел стрелка к площадке, на которую выходили три закрытые двери. Первая открылась еще на одну лестницу, которая вела, должно быть, на половину слуг. За второй обнаружился чулан, забитый мебелью, чемоданами и шляпными коробками. За последней была спальня.
Шарп прокрался в спальню и осторожно притворил дверь. Ставни на обоих высоких окнах были закрыты, и в комнате было сумрачно, но, когда глаза привыкли к темноте, он увидел пустую жестяную ванну, стоявшую перед догорающим камином, бюро, две софы, большой платяной шкаф с зеркальными дверцами и внушительных размеров кровать, скрытую расписанными вышивкой занавесями.
Пройдя по мягким коврам к окну, Шарп раскрыл ставни – перед ним, за крышами городских зданий, раскинулся Кадисский залив, по игрушечным волнам которого скользили, серебря их, косые лучи тусклого солнца, пробившиеся между затянувшими небо облаками.
На кровати кто-то пошевелился и, разбуженный просочившимся через тонкий занавес светом, вздохнул. Шарп шагнул ко второму окну и распахнул ставни. На шести подставках из темного дерева красовались шесть золотистых париков. На софе, рядом с сапфировым ожерельем и парой сапфировых сережек, лежало небрежно брошенное голубое платье. Недовольный стон повторился уже громче, и Шарп вернулся к кровати и откинул занавес.
– Доброе утро, – бодро сказал он.
И Катерина Вероника Бласкес открыла рот, чтобы закричать.
– Меня зовут Шарп, – сказал Шарп, прежде чем она успела позвать на помощь.
Катерина закрыла рот.
– Ричард Шарп.
Она кивнула, подтягивая к подбородку простыню. На кровати недавно спал кто-то еще – подушки сохранили оставленную головой вмятину. Головой, Шарп в этом не сомневался, Генри Уэлсли. Бригадир Мун видел, как посол входил в этот дом, и Шарп не мог винить посла за то, что тот не смог отказаться от своей любовницы, поскольку Катерина Бласкес была красавицей. Короткие золотистые, хотя и растрепанные локоны, широкие голубые глаза, маленький носик, роскошный рот и гладкая бледная кожа. В стране, где женщины темноглазы, темноволосы и смуглы, она сияла подобно бриллианту.
– Я тебя
