Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
На лице у Тэмуге проступили пятна.
– Разве не достойное предложение? – между тем с улыбкой продолжал Угэдэй. – Пасти лошадей и овец у нас здесь может каждый. А вот пасти книгочеев, думается, мог бы только ты. Ты прославишь Каракорум. Я хочу, чтобы молва о нем шла от моря до моря.
– Если уж ты так ценишь мой ум, Угэдэй, – ворчливо заметил Тэмуге, – то мог бы прислушаться к моим словам, хотя бы на этот раз.
Угэдэй обреченно махнул рукой:
– Ладно, дядя, говори, коли считаешь, что это так важно.
– Два года мир тебя ждал. Никто не смел выдвинуть хотя бы одного солдата из страха, что ты обрушишь на непокорных свою кару в назидание остальным. Притихли даже Цзинь и Сун, подобно оленю, чующему, что где-то неподалеку затаился тигр. Так вот, это время подошло к концу. Ты призвал к себе свои армии и уже через месяц, если ты до этого доживешь, быть тебе ханом.
– Если доживу? – переспросил Угэдэй.
– Где сейчас твои верные нукеры, Угэдэй? Ты отозвал их, и никто теперь не рыщет волками по станам в поисках крамолы. И при этом ты думаешь, что расправиться с тобой так трудно? Свались ты нынче ночью с крыши и проломи голову о булыжники своего драгоценного города, кто тогда станет к новолунию ханом?
– Самые большие шансы у моего брата Чагатая, – пренебрежительно бросил Угэдэй. – Если только не оставят в живых Гуюка, моего сына. Есть еще Толуй. У него тоже подрастают сыновья: удалые Мунке и Хубилай, Ариг-Буга и Хулагу. Со временем все они могут стать ханами. – Он улыбнулся, позабавленный чем-то, для Тэмуге не вполне ясным. – Так что, как видишь, Чингисово семя крепко. У всех нас есть сыновья, но все мы при этом оглядываемся на Субудая. На чьей стороне будет непобедимый военачальник моего отца, за тем пойдет и войско, тебе не кажется? А без него начнутся распри, а там – и межплеменная война. Разве облеченные властью когда-то действовали иначе? Я, кстати, еще не упомянул мою бабку. Зубов и глаз у нее уже нет, но дай ей только волю, она на всех страху нагонит.
– Уповаю лишь на то, что на деле ты не так беспечен, как на словах, – неотрывно глядя на племянника, сказал Тэмуге. – По крайней мере, удвой свою личную стражу, Угэдэй.
Хан кивнул. Он не счел нужным упомянуть о том, что расписные стены покоя скрывают за собой зорко стерегущих людей. Непосредственно в эту минуту на Тэмуге были нацелены два арбалета: один – в грудь, другой – в спину. Угэдэю стоило лишь подать знак, чтобы из его дяди вышибли дух.
– Я тебя выслушал и поразмыслю над твоими словами. Пожалуй, поручать тебе заведование моей библиотекой и обителью учености я не стану – во всяком случае, до следующего новолуния. Если меня не будет в живых, мой последователь может утратить интерес к Каракоруму.
Угэдэй увидел, что слова его нашли отклик. Вот и хорошо: хотя бы один из властей предержащих будет прикладывать старания, чтобы он оставался в живых. У всех людей есть своя цена, которая, кстати сказать, далеко не всегда измеряется золотом.
– А теперь, дядя, мне пора спать, – нарочито позевывая, проговорил Угэдэй. – Каждый день мой исполнен трудов и замыслов. – Поднимаясь, он приостановился и довершил свою мысль: – И вот еще что. Все эти годы я не был ни слеп ни глух. Народ моего отца перестал на время покорять новые земли, ну так и что с того? Вскормленный молоком и кровью, он отдохнул, посвежел и теперь с новыми силами готов двигаться дальше. А вот я построил город. Не бойся за меня, дядя. О своих военачальниках и их верности я знаю все, что мне надо.
Угэдэй легко поднялся, а вот беспомощно барахтавшемуся на полу дяде понадобилась его рука.
– Думаю, Угэдэй, твой отец гордился бы тобой, – хрустя коленями и морщась от натуги, прокряхтел при этом Тэмуге.
К его удивлению, племянник покачал головой:
– Сомневаюсь. Я разыскал побочного сына моего брата Джучи, возвысил его, да еще сделал начальником мингана. Думаю продвигать его и дальше, в память о брате. Отец мне этого ни за что не простил бы. – Он улыбнулся такой мысли. – Да и Каракорум наверняка пришелся бы ему не по нраву.
Угэдэй кликнул Барас-агура, чтобы тот вывел Тэмуге из совсем уже темного города на равнину, где в обширных воинских станах сгущалась атмосфера измены и подозрений.
Подняв кувшин, хозяин дворца снова наполнил кубок и, подойдя к каменному балкону, выглянул на улицу, залитую лунным светом. Дул ветерок, приятно охлаждая кожу и блаженно прикрытые веки. Сердце покалывало, и Угэдэй взялся его растирать, делая это все энергичней. Боль, казалось, разливается по всей груди. Пульс участился, и Угэдэя прошиб пот. В висках стучало, ноги подогнулись. Протянув вперед руку, он схватился за каменные перила и стал дышать медленно и глубоко, ожидая, пока пройдет слабость и сердце вновь застучит ровно. Железный обруч вокруг головы как будто разнялся. Сузились до точек помаргивающие дальние огни, породив тени, видимые лишь ему одному. Угэдэй поднял глаза к звездам – на лице его была горечь. Внизу под ногами виднелось еще одно строение, вытесанное из камня. Временами, когда приступы были особенно сильными, оставляя после себя дрожь и слабость, он боялся, что не успеет его закончить. А сам, гляди-ка, успел. Усыпальница уже готова, а он по-прежнему жив. Кубок за кубком Угэдэй опустошал кувшин, пока в голове
