Олигарх 2 - Михаил Шерр
— Это неминуемо приведет к появлению новых тайных обществ, только они теперь будут хитрее и изощрённее. Наместник заигрывает с ними, в польской армии огромное количество офицеров и генералов воевавших с нами на стороне Бонапарта. А ты, Иван, я думаю хорошо помнишь как они воевали с нами. Особых лавров на поле боя они не снискали, а вот мародерство и величайшие неистовства в Москве это на их совести, — старый вояка в ярости сжал кулак, если бы была возможность он сейчас наверняка пустил бы его вход. Несколько секунд длилась пауза пока полковник успокаивал свою вспыхнувшую ярость.
— Господин полковник, а какие настроения в армии? — спросил я, мои знания 21-ого века вполне могли отличаться и не точностью.
— А армии, как это не удивительно, пока всё неплохо. Думаю большая часть генералитета и обер-офицеров при случае останутся верными Государю. Как и в России революционной заразой больше заражены младшие офицеры, — это был уже исторический факт. Большинство старших офицеров и генералов, в частности многие командиры полков, на кого серьезно рассчитывали декабристы, особенно на Юге, не поддержали выступление.
— В армии много грекокатоликов, они в целом лояльны к России, многие из них например французов с вилами встречали, — продолжил свой рассказ полковник. — Но боюсь, что наш сумасбродный Наместник сделает какую-нибудь глупость и оттолкнет их от себя. Никто больше Константина Павловича не приносит в Польше вреда русским интересам.
Тут полковник как в воду глядел, скоро Великий князь Константин Павлович это и сделает, когда на параде в честь открытия памятника Николаю Копернику заставит всех без разбора отдавать воинские почести, чем оттолкнет от себя многих солдат и офицеров. Коперник конечно великий астроном, но для массы простых солдат и офицеров он в первую очередь католический священник и требование приветствовать его жуткое оскорбление религиозных чувств и грекокатоликов и православных.
— А в предстоящей войне с турками, — о грядущем очередном столкновении с Портой в российских пределах не говорил только ленивый, — польская армия благодаря заботам Константина Павловича участия наверняка не примет, хотя было не плохо таким способом выпустить пар из польского котла, — закончил полковник, поставив жирную точку в своем повествовании о польских делах.
Ранним утром следующего дня мы выехали из Варшавы. Для сопровождения нас до Ковно полковник выделил целый взвод своих кирасиров, видя мой очень очень понятный интерес к польским делам, он решил подстраховаться.
Сергей Петрович должен будет нас догнать, его важный контакт вернулся из Берлина поздним вечером и сразу же прислал посыльного.
Архипа я решил оставить с господином Охоткиным, афишировать цель задержки Сергея Петровича было не резон, а одного его оставлять было совсем не камильфо.
Из Варшавы я уезжал с тяжелым настроением, никаких рычагов воздействия на ход событий я не видел. Конечно можно просто пристрелить главного фигуранта дебюта будущего бунта, но это скорее всего наоборот подхлестнет польский молодняк, он уже пользовался огромной популярностью в среди кадетов Школы.
Единственной моей надеждой был генерал Бенкендорф, я попытаюсь донести до него свои знания, под маркой каких-то «подозрений и глубокомысленных выводов».
Сергей Петрович с Архипом догнали нас очень быстро и известия он привез тревожные.
Недаром незабвенный папаша Александра Филипповича Македонского говаривал еще больше двух тысяч лет назад про силу осла груженого золотом. За многие века в этом деле ничего не изменилось.
В финансовой паутине охоткинского контакта, судя по всему, завязло очень много больших и маленьких людей Царства Польского и он открытым текстом заявил Сергею Петровичу, что очередной выброс польского гонора неизбежен и ни что не сможет предотвратить его.
Сам он ждал его с ужасом, по древней польской традиции в любом случае рано или поздно начнут бить, как он сам выразился, по его еврейской роже. Но это всё лирика, её к делу не пришьёшь, а вот затем неожиданно последовала и конкретика, причем без какого-либо нажима со стороны Сергея Петровича.
Первое, что конкретно он услышал было то, что опасения полковника не беспочвенные. Покойный граф Белинский успел донести свою негативное отношение в моей персоне до соплеменников и в Варшаве были люди жаждущие свести со мной счеты.
О бесследном исчезновении их сиятельства, его племянника и нескольких французских поляков уже было известно. А так как граф оказывается известил своих варшавских корреспондентов о открытии сезона охоты на меня, то они резонно решили, что эти исчезновения произошли не без моей помощи.
Вторым было обещание прислать весточку когда появится конкретная информация о планах польских заговорщиков.
Такая готовность к сотрудничеству незнакомого еврейского ростовщика меня совершенно не удивила. Когда мы уезжали из Лондона, улучив минуту Сергей Петрович неожиданно для меня вернулся к нашему разговору о верности его служения моей персоне.
— Ваша светлость, — я никак не мог понять, в каких случаясь он и Иван Васильевич, обращаются ко мне не по имени-отчеству, а титулуют меня светлостью, — я до гробовой доски буду верно служить вам, но пожалуйста, не интересуйтесь без надобности моим прошлым. В нем нет ничего стыдного или позорного, но много такого, что тягостно вспоминать.
Мне очень хотелось знать, что связывает Сергея Петровича с ростовщиком так, что тот готов идти на смертельный риск предлагаю свои услуги осведомителя в таких делах. Но раз меня в такие детали не посвящают, значит так надо.
За несколько верст до Ковно, Иван Васильевич предложил устроить небольшой привал и созвал «военный» совет в составе пятерых человек, кроме нас троих в нем принял участие карасирский офицер и моя супруга.
Где-то в Австрии перед приездом в Варшаву у нас состоялся очень интересный разговор. Софья Андреевна заявила, что ей невыносимо жить, когда у меня есть от неё какие-то тайны из-за которых льется моя кровь. Если мы с неё одно целое, как это должно быть в настоящем супружестве, то никаких тайн не должно быть.
На самом деле я ничего не имел против, у меня именно такими были идеальные представления об
