Черные дни в Авиньоне - Светлана Цыпкина
Капитан Петруччо решил во что бы то ни стало получить вторые двести пятьдесят монет от щедрого пассажира. Но вот беда: с каждым новым днем плавания этот человек все меньше нравился капитану и команде. Багажа при нем не имелось, слуг тоже не было, и, самое главное, неясно, что ел и пил странный пассажир. Понятно, благородный синьор брезгует солониной и пресными лепешками, составлявшими ежедневное меню на тариде, но ведь он и по нужде не ходит! Во всяком случае, никто не видел, чтобы он выносил ведро, выделенное ему для этой цели. И воды для умывания не просит, а между тем всегда чист и свеж, будто только что от цирюльника. А на одежде ни пятнышка, ни лишней складочки! Словом, душа капитана разделилась на две части, и если одна жаждала денег, другая с не меньшей силой желала побыстрее избавиться от загадочного господина. А с пиратами и договориться можно… Вот почему Петруччо, когда дело дошло до абордажа, дал понять и команде, и нападавшим, среди которых, кстати, оказалось несколько знакомцев, что кровопролитие вовсе не обязательно.
Всего этого Кроули, конечно, не знал, хотя чутье подсказывало демону: корабль полон закоренелых грешников, а капитан — редкий пройдоха. Искушать их просто не было необходимости, а опасная профессия позволяла рассчитывать, что в Ад они отправятся самостоятельно и довольно скоро.
— На нем золота, что блох на собаке! И никакого тебе льна, все шелк да бархат, даже на исподнем, — в описании своего пассажира Петруччо не жалел красок, понимая, что сейчас выторговывает не только свою жизнь, но и возможную долю. Суровые, вооруженные до зубов головорезы слушали его с нескрываемым интересом, — как, впрочем, и собственные матросы. Подумать только, брэ[13] из шелка! Говорят, их одни короли да принцы носят…
— Так, говоришь, он смирный? — уточнил главарь пиратов, одетый заметно богаче соратников: в красные необъятные шаровары.
— Как овечка, — подтвердил Петруччо. — И оружия при нем никакого. Ну не считать же оружием ту золотую зубочистку, что он называет кинжалом и таскает на поясе! Хотя стоит она, небось, как моя тарида.
Он собрался опять пуститься в описание роскошного наряда будущей жертвы, но заметил, что главарь смотрит куда-то за его плечо — и стремительно бледнеет, несмотря на крепкий загар. А кое-то из его пиратов просто упал на колени, истово крестясь.
Петруччо обернулся…
Сперва ему показалось, что в трюме пожар, и его зарево вырывается из распахнутого люка. А затем в зареве он разглядел человеческую фигуру.
— Святая Репарата… — прошептал побелевшими губами капитан, вместе со всеми валясь на колени.
Он помнил деревянную статую в храме и не мог ошибиться: корона, пышные одежды и пальмовая ветвь в руке. Фигура воспарила невысоко над палубой и провещала голосом гулким, как церковный колокол:
— Значит ты, негодный Петруччо, решил продать мирного путешественника морским разбойникам?! А вы, мерзавцы, промышляете пиратством?!
— Помилуй…те, госпожа святая! — взмолился капитан, — Господом нашим и Пресвятой Девой клянусь, никогда больше…
— А почему мною не клянешься? — нахмурилась Репарата.
— И вами, и вами клянусь! Мы все клянемся! — его поддержал нестройный, но убедительный хор голосов.
— Клянетесь? То есть поминаете всуе имя Го… ну и мое тоже?! — очень непоследовательно возмутилась святая, но морякам сейчас было не до поисков логики в ее речах.
Одной рукой она приподняла край своего воздушного одеяния. Показались розовые босые ножки, маленькие и стройные. По палубе пронесся единый вздох изумления и восторга. Но не успел он смолкнуть, как ножки принялись раздавать по бокам, спинам и задам увесистые пинки, от которых многие покатились кубарем, а один пират даже кувыркнулся за борт.
— Проваливайте обратно на свой Монтекристо! — приговаривала святая, выпроваживая морских разбойников в их фелуки и попутно охаживая пальмовой ветвью, точно веником. — А с вами, бездельники, — она обернулась к экипажу тариды, сбившемуся вокруг капитана, — у меня будет отдельный разговор!
И она выдала такой соленый морской загиб, что на кораблях сами собой свернулись все паруса, — от смущения.
…Сверху, откуда-то из самой глубины неба, слетел негромкий добродушный смех. И от него тарида, фелуки, матросы и пираты растаяли, как туман под солнцем.
* * *
Азирафель смеялся. Впервые услыхав смех ангела, а случилось это много тысяч лет назад, демон страшно удивился. Он хорошо помнил, что в Раю никогда никто не смеется: там просто нет поводов для веселья. Восторга — сколько угодно, умиления, благодати и покоя — завались, но веселье на Небесах не водилось.
В преисподней о нем тем более не ведали. Рай был серьезен, Ад — угрюм, и лишь смертным был свойствен смех. А еще — единственному ангелу, который не только не стеснялся этого человеческого качества, но охотно пользовался им, и вообще был смешлив. Кроули как-то задумался вслух, когда именно каждый из них понял, что заразился от людей чувством юмора — и не смог вспомнить. Как и Азирафель. Но оба согласились с тем, что умение смеяться — над обстоятельствами, догмами, и, конечно, над самими собой — лучше всего помогает сохранить здравый рассудок и не потерять вкус к жизни. Ведь и у бессмертных бывают такие минуты, когда больше всего на свете хочется нырнуть в купель со святой водой или в огонь геенны. Вот тогда несерьезное настроение одно и спасает от серьезных глупостей.
Итак, Азирафель смеялся, искренне потешаясь над комедией, разыгранной Кроули на корабле.
Они стояли на берегу Роны, у древнего полуразрушенного моста Сен-Бенезе. Позади, за шоссе с редкими автомобилями, вставал над древесными кронами папский дворец, вторая, наряду с мостом, достопримечательность Авиньона.
Когда Азирафель предложил вновь побывать в этом городе, Кроули, вопреки обыкновению, сразу согласился. Воспоминания шестисотлетней давности оказались удивительно свежими и цепляющими — они не желали отпускать, требовали вернуться, пережить заново.
Перед самым отбытием Кроули получил поощрение от начальства — впервые после неудавшейся казни. Аду понравились паника и беспорядки вокруг вышек связи 5G, и Внизу решили, что тут, как обычно, заслуга их непотопляемого земного агента. Тот, разумеется, отпираться не стал, хотя не только не был причастен к поджогам и слухам о вредоносности сотовой связи, но как раз в это время подбирал себе смартфон для стандарта 5G.
Ангел был печален и подавлен, отправляясь в Авиньон, словно собирался искупать некую давнюю и тяжкую вину. Ему тоже вынесли официальную благодарность — за волонтерское движение и работу врачей, — но после памятного
