Алексей Шкваров - Слуги Государевы
— Легче всего склонить к войне два кабинета — датский и московский. — предлагал Паткуль. — Одни Голштинией бредят, другие выхода к морю ищут. Оба готовы силою оружия изъять у Швеции то, что она отняла у них при прежних благоприятных обстоятельствах. Вот и напасть втроем надобно. Пока в Швеции мальчишка неразумный правит. Воспользоваться моментом нужно. Россию остерегаться необходимо. У них аппетиты еще-те. Как бы не выхватили у нас из под носа жаркое, что уже насажено на вертел. — Август почему-то явно почувствовал запах вкуснейшей оленины. Королю есть вдруг захотелось. А Паткуль развивал свою мысль дальше:
— Царю Петру надо объяснить с помощью истории и географии, чтоб дальше Нарвы русские не залезали. Пусть ограничатся Ингерманландией и Карелией. Пусть дадут нам денег и несколько полков пехотных в помощь.
— А мы? — явно думая уже об ужине спросил Август.
— А мы, ваше величество, пойдем на Ригу. Я служил в ее гарнизоне и знаю, что сопротивления не будет. Укрепления слабые, людей мало. Зато, какой богатый город. — капитан даже языком зацокал.
Упоминание о возможностях приобрести значительные средства относительно малой ценой убедили Августа быстрее всего:
— Я согласен, господин Паткуль. Что надобно предпринять?
— Заключаем союз с Данией и Россией. Отправьте кого-нибудь, ваше величество, в Стокгольм. Нужно успокоить шведов. Заверить в нашей дружбе.
— Хорошо. Поедет пан Галецкий. И?
— И нужно отправляться в Московию. Нам нужны их деньги и пушечное мясо.
— Согласен. К царю Петру поедет генерал Карлович.
— И я! Разрешите мне, ваше величество. Генерал возьмет на себя военные вопросы, а дипломатию…возьму я.
— А русские…согласятся? — Король хотел устранить последнее недоразумение, если таковое возникнет. В мыслях он был уже на ужине рядом с прекрасной Авророй Кенигсмарк, а после ужина… о, он сможет насладиться ее прекрасным телом. Ах, она такая искусница в любви! Больше всего на свете король любил женщин.
— Мой повелитель, Россия уже заключила союз с Кристианом V Датским. Нам останется лишь присоединиться.
— Поезжайте, мой дорогой Паткуль! Мне очень нужна ваша Лифляндия. Жаль Карла XII. Все-таки он мой кузен. Но Саксония превыше всего. Поторопитесь мой друг!
Итак, все интриги союза тройственного в Москву стягивались.
* * *А Карл XII свадьбу пышную отмечал. Сестра его любимая Хедвига-София замуж вышла. За друга королевского — герцога Фридриха Гольштейн-Готторпского. Того самого, что год назад еще головы рубил собакам и кошкам вместе с Карлом. Да в прохожих случайных из окна швырялись. Развлекались друзья.
Юный король четыре сотни тысяч талеров серебряных для молодых не пожалел. А кроме того, сделал друга своего, зятем ставшего, главнокомандующим всех шведских войск на европейском континенте. Эпизод вроде б и незначимый в истории. Ну поженились там герцог какой-то немецкий с сестрой короля шведского. Так этих герцогов, курфюрстов, епископов, князей три сотни на всю Германию. И каждый правитель сидит в землях своих, от других шлагбаумом отделившись. Из этих земель и сшита Германия — одеяло лоскутное.
Только от свадьбы этой Гольштейн-Готторпская династия к Романовым приклеилась. Ибо от браков дети случаются. А у них свои дети. Так и появится на свет Петр III будущий. Он-то будет внуком двух дедов своих, Петра и Карла, что почти двадцать лет воевали, и так ненавидели друг друга. Но это будет чуть позже.
* * *Тем временем, в Воронеже, царь сидел на верфях. Сам фрегаты новые на воду спускал…
— Вопрос войны со Швецией решен нами окончательно. Однако, нам надобно завершить войну с Турцией. Как склонить турок к миру, причем сделать это быстро? А, Федор Алексеевич? — Петр советовался с Головиным, главой Посольского приказа. Ценил царь боярина. Кстати, Головин первый и саморучно сбривший бороду был. После возвращения из Посольства великого медаль в его честь выбил. А когда орден решил учредить Андрея Первозванного, сначала на себя возложил кавалерию, а после сразу на Головина и Меньшикова. Опытный дипломат был Головин. Это ему Россия обязана первым мирным трактатом с далеким Китаем.
— Думаю, турки силу уважают. Посему надобно дьяка Украинцева, что мы посланником в Константинополь наметили послать, сопроводить фрегатами новыми до Керчи. Показать османам, что мы крепко в Азове встали. До заключения мира, новой войны начинать нельзя. О том особо оговорено и в договоре с Данией. — спокойно пояснил Головин. — Тут в Москве посольство шведское появилось.
— Что им надобно? — встрепенулся царь обеспокоено.
— Кардисский договор подтвердить хотят. Я пока перепоручил их заботам Нарышкина. Пущай время потянет. Дескать царь Петр Алексеевич с главой приказа Посольского в отъезде. Когда вернуться неизвестно. Сидите и ждите.
— Ну и правильно. А Украинцеву скажи: Пусть поспешит с миром, буде даже с убытками для нас. Проводить его сам пойдешь. Главным назначаю над всем морским караваном.
* * *С патриархом Андрианом разговор был тяжелый. Еще до отъезда в Воронеж. На Пасху уперся царь традицию соблюдать старую. Каждый год, в Верное Воскресенье патриарх въезжал в Москву верхом на ослице, яко Христос в Иерусалим. Под уздцы всегда животное вел царь. В год последний века 17-го, Петр отказался это делать. К увещеваниям Андриана был глух. Патриарх стар уже был и болел часто. Нужно думать было о преемнике. Встречаться не хотелось, но патриарх настоял.
— Кого думаешь в Местоблюстители Патриаршего Престола, государь?
— Стефана Яворского, митрополита Рязанского. — не раздумывая ответил Петр.
— О, Господи! Почему его, государь? Не о Руси Стефан печется, о другом думает. К униатству склонен. Ведь у иезуитов самих обучался архиерей. — вздохнул тяжело первосвященник.
Царь молчал, отвечать не желая.
— Возмущение зреет в народе. — предостеречь пытался патриарх. — Бороды всем стрижешь, то на лик самого Христа покушаешься! Соборы какие-то устраиваешь. Над Святой Церковью глумишься, государь! В протестантство тянешь! А они есть еретики наиглавнейшие!
— Ты, что с бунтовщиками заодно? — зло сверкнув глазом спросил царь. — Речи твои будто с пытошных листов приказа Преображенского прямо списаны.
Так и расстались.
Правда то, что когда был Петр проездом в Виттенберге, подошел он к статуе Лютера и сказал: «Этот человек действительно заслужил подобного. Он принес великую пользу многим государям, которые превосходили других ясностью мышления, и он мужественно противостоял папе со всем его воинством». Считал царь, что церковь должна именно приносить пользу государству, и не иметь, как католическая собственных претензий на власть. Патриарх мешал ему. Оттого и стал Андриан последним на престоле патриаршем.
