Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман
В течение двух кошмарных дней, последовавших за сражением, Анна значительную часть времени посвятила молитвам, благодаря Всемогущего Господа за дарование победы Йоркам, за возможность видеть целыми кузенов. Она пребывала в уверенности, Маргарита знает о гибели сына, в любом случае, неизбежной. С момента прибытия в Малый Малвернский монастырь королева едва произнесла дюжину слов, так же, как съела чуть больше корки хлеба, но каждую ночь до рассвета в ее комнатах горели свечи. Маргарита должна была знать. В качестве заключительного аккорда на каменных ступенях, ведущих в жилище аббата, перед ней появился сэр Уильям Стенли со словами, полными заметного облегчения: 'Моя госпожа, считайте себя пленницей Его Монаршей Милости короля Эдварда Плантагенета, Четвертого носящего это имя с момента Завоевания'. Потом он широко улыбнулся, смакуя минуту столь очевидно, что женщины заранее поняли грядущее.
'По королевскому приказу нам следует сразу проследовать в Ковентри. Хотя, будь на то моя воля, вместо этого я отправил бы вас в теплую компанию сына гулящей девки Сомерсета и вашего внебрачного щенка в ад, на веки вечные!'
С губ Маргариты не сорвалось ни единого звука, казалось, она едва дышит. Разочарованный отсутствием у нее реакции Стенли попытался добиться результата, сообщив подробности смерти Эдуарда: 'Его закололи, когда он, как ничтожный трус, взывал о помощи к лорду Кларенсу'.
Маргарита продолжала молча смотреть на Стенли. Анна сначала подумала, что королева, будучи гордячкой из гордячек, не желала терять лицо перед мерзавцем, подобным присланному к ним, но затем поняла, - все совсем не так, предводительница ланкастерцев взирала на мучителя невидящими глазами. Она не знала! В изумлении девушка не отрывала глаз от Маргариты, недоумевая от способности женщин хвататься за надежду до самой последней возможной минуты, до столкновения с такими, как Уильям Стенли. Анна поежилась, хотя находилась на солнце, и только сейчас задумалась, что лично для нее будет значить гибель Эдуарда Ланкастера.
Наконец, Стенли прекратил свое непродуктивное покусывание и принял во внимание требование, поставленное разъяренной герцогиней Во, дабы дамам позволили забрать необходимые принадлежности из спальни Маргариты.
Только тогда, когда двери затворились, надлом королевы дал о себе знать. Она не пролила ни слезинки, просто опустившись на коленях на пол, словно набитая опилками кукла, вдруг лишившаяся подпорки. Маргарита согнулась также, как мать Анны много лет тому назад, став жертвой выкидыша еще одной дочери во время рождественской полночной мессы, когда ее даже не успели вынести из часовни Миддлхэма. Как и старшая Анна Невилл, женщина обхватила себя руками, раскачиваясь вперед и назад, позабыв о своих присутствующих дамах, позабыв абсолютно обо всем, кроме суровой дикой тоски, не отличимой на первый взгляд для наблюдающих от страдания, вызванного физической болью.
Только Анна не подошла к Маргарите, она облокотилась о дверь и смотрела. Излишняя грубость Стенли ее напугала, более всего тем, что он так откровенно получал от нее удовольствие. Удивляло, как получалось безучастно наблюдать за столь глубоким горем и сильным страданием. Девушка решила, ей крайне не хватает христианского милосердия, испарившегося от развития не характерной ранее хладнокровной отстраненности, зародившейся с первых дней заключенного в декабре союза.
Да, пусть так и продолжается. Проявляли они к ней сочувствие хотя бы раз? Какое отношение получила Анна после известия о смерти отца? Маргарита даже пожалела несколько пенсов, которые невестка вынуждена была занять на приобретение в Эксетере краски для преобразования двух своих платьев в траурные одеяния.
Нет, она не скорбела об Эдуарде Ланкастере, о том, что он погиб столь юным и столь страшным путем. Анна радовалась его смерти. Глядя на женщину, скорчившуюся на устланном тростником полу, сотрясаемую сухими горестными рыданиями, уже не надеющуюся на излечение бальзамом слез, младшая барышня Невилл думала, - вот еще одна причина ненавидеть их всех, они сделали ее похожей на себя, - способной получать удовольствие от ухода другого существа, являться безучастной свидетельницей раскрытия души когда-то всемогущей женщины.
Вскоре Анна обнаружила, солдаты Стенли обращались с ней не так, как с Маргаритой, любезно, словно с оттенком отличия. Лишь однажды на пути в Ковентри девушка столкнулась с оскорбительной развязностью, но обидевший ее солдат почти незамедлительно столкнулся с выговором. Даже сам Стенли демонстрировал Анне уважение, рассматриваемое ею как абсолютно не сочетающееся с его характером и неприятное, ведь без этого с ним совсем не пришлось бы общаться. В конце концов, она решила, вероятно, еще остались те, кто чтит память ее отца, кроме того, среди солдат Стенли встречались йоркширцы. Может быть, именно воспоминание о преданности пожилому Невиллу вызывало предупредительность по отношению к дочери графа. Анна не знала, испытывая за проявляемую поддержку лишь благодарность.
Она никогда не сомневалась, тем не менее, что не имеет значения, как ужасно может оказаться ее будущее при йоркском правлении в качестве дочери и жены мятежников, Анне все еще было спокойнее с кузеном Недом, нежели с Эдуардом Ланкастером в роли его постылой супруги. Младшая Невилл не так хорошо знала Эдварда, но чувствовала уверенность, он не заключит родственницу наравне с Маргаритой, не поставит ей в вину грехи Ланкастеров или Невиллов.
Страшнейшим предположением по мере продвижения к Ковентри было, - ее судьбой станет заточение в белых стенах монастырской тишины. Анна не желала провести остаток жизни монахиней. Но она понимала, Нед может представлять такой исход, как самый гуманный и подходящий, чтобы избавить себя от затруднения в лице вдовы Ланкастера. Если король и не задумается об этом лично, рядом всегда окажется Джордж, дабы посеять зерна подобного решения и затем создавать питательную среду, пока они не прорастут.
Анна вспомнила девчушку из селения, из числа теснившихся под сенью Миддлхэмского замка. Ее выдали
