Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 1
— Принц Камерата?! Это понятно, — весело ответила графиня, увидев несколько всадников, показавшихся в той стороне, куда скрылась лошадь Евгении. — Принц очень внимательный и любезный, в самом деле это так. С ним дон Агуадо и маркиз де Монтолон. О, они поймали моего Кабалло и думают, конечно, что со мной случилось несчастье.
Наполеон взглянул в ту сторону, куда был обращен взгляд Евгении и увидел трех всадников, въехавших в аллею и ведущих за собой убежавшего коня Евгении, с ними было несколько лесничих.
Эти три господина узнали Евгению де Монтихо и принца-президента и увидели оленя, который уже был мертв.
— Мы обязаны графине за самый лучший трофей этого дня! — вскричал Луи Наполеон. — Смелая участница нашей охоты во время борьбы поплатилась конем, которого, впрочем, как я вижу, уже ей возвращают.
Олимпио, сдерживая своего скакуна, бросил невольный взгляд на Евгению и принца, как будто догадываясь, что перед этим произошло между ними. Принц Камерата держал за узду белого, разгоряченного коня. Соскочив со своего коня, он подвел фыркающего Кабалло шедшей ему навстречу графине, между тем как охотники приблизились к мертвому оленю, чтобы отнести его к общим трофеям охоты.
Евгения, опираясь на руку Камерата, вскочила в седло и незаметно наблюдала за принцем Наполеоном, не спускавшим глаз с нее и с услужливого испанца. Это еще больше разжигало сильную ревность в Наполеоне и желание сблизится с восхитительной Евгенией. Охотники между тем взвалили на лошадь жирного оленя и поспешили к назначенному месту.
Когда Евгения села на Кабалло и ласково потрепала его по шее, Наполеон также вскочил на своего белого статного коня, чтобы рядом с графиней и другими охотниками явиться к месту окончания охоты. При его появлении затрубили в рога. Охота удачно завершилась, и царицей ее стала, конечно же, Евгения.
XXIII. ПРИНЦ КАМЕРАТА
Между доном Олимпио и молодым испанским принцем, жившим в Париже, завязалась в скором времени крепкая дружба. Камерата был столь же любезным, как и храбрым, и обладал всеми благородными качествами. Он был богат так же, как Олимпио и маркиз, владения которого в провинции процветали, доставляя ему ежегодно почти до миллиона франков. Принц Камерата тоже мог распоряжаться большими суммами и жил в Париже не столько для развлечений и удовольствий, сколько ради своей пылкой любви к Евгении. Он обожал ее и пожертвовал бы для нее всем, даже жизнью, так как Евгения произвела на него глубокое впечатление, и он лелеял надежду повести ее к алтарю.
Олимпио, подобно маркизу, обладавший проницательностью, убедился еще со времени охоты в Компьене, что графиня Евгения предпочла благородному и доброму Камерата другого влиятельного человека, который в это время стоял на недосягаемой высоте и готовился захватить еще более могущественную власть в свои руки. Он чувствовал, что Евгения жаждет блеска и славы, что ненасытное честолюбие заглушало все движения ее сердца; но он предчувствовал также, что эта непреодолимо развивающаяся в ней страсть готовит графине ужасную гибель.
Принц Камерата не думал об этом, он безумно любил Евгению и был почти постоянно вместе с ней: аккомпанировал ей на мандолине, когда она играла на фортепиано, пел с ней испанские дуэты и причислял себя к числу самых счастливейших людей, если мог, не отрывая глаз, смотреть на ее прекрасное лицо и забываться в этом созерцании.
Графиня, подобно другим дамам, имеющим обожателей, знала, что принц боготворит ее, и это нравилось ей, может быть, потому, что лестно было видеть себя обладательницей такой любви; может быть, также и потому, что она смотрела на это как на средство приобретения новых поклонников. До сих пор она оказывала принцу большую благосклонность и, не давая никакого определенного объяснения, позволяла надеяться на все.
Олимпио и маркиз, видя Камерата постоянно с Евгенией, считали неприличной навязчивостью напоминать ей о том обещании, которое они однажды дали ей; их друг — принц — постоянно был с ней, и поэтому у них оставалось свободное время для достижения других, более важных целей.
Маркиз, любивший и воспитывавший как свое родное дитя десятилетнего хорошенького мальчика Жуана, не рассказывая никому о своих намерениях, казалось, старался разыскать, подобно Олимпио, некогда разрушившую его счастье женщину. Олимпио не мог разгадать тайны, но одно странное происшествие внесло некоторую ясность.
Однажды вечером, возвращаясь с Елисейских полей, оба друга в сопровождении Жуана проезжали по улице Сент-Оноре и поравнялись с Пале-Роялем. В ту минуту, когда карета, задержанная большим наплывом экипажей, медленно катилась у порталов, к ней подошло несколько нищих женщин (которых там всегда было много), протягивающих руки за милостыней. Маркиз де Монтолон увидел одну из этих женщин в полинявшем длинном платье, приближавшуюся к нему. Нищая, заметив Клода, испустила резкий крик и убежала; он же в отчаянии закрыл лицо руками, как будто увидел нечто страшное. Но, придя в себя, он крикнул, чтобы карета остановилась, и, быстро выпрыгнув из нее на тротуар, окружавший Пале-Рояль, стал всматриваться во все стороны и бегать по всем направлениям. Наконец, бледный и молчаливый, он возвратился в экипаж, где его ожидали Олимпио и Жуан.
Маркиз сидел грустный, погруженный в тяжелые думы, что-то, должно быть, очень важное произошло в данный момент, и его лицо, всегда отличавшееся спокойствием, выражало в данную минуту тяжелые страдания. Очевидно, встреча, случившаяся за минуту до того, затронула что-то таящееся в груди и до сих пор так старательно заглушаемое шумной светской жизнью. Он, казалось, наслаждался покоем, но, однако, женщина, увиденная им в упомянутый вечер, произвела на него тяжелое впечатление. В глубине своей души Клод был чутким и глубоко чувствующим человеком, и теперь, вернувшись домой и лежа на своих подушках, он размышлял о страшном, но справедливом роке. Бедный маркиз страдал, в его воображении пронеслось прошлое, живо рисуя пережитое. Но все-таки ему было очень жаль — глубоко жаль ту, что тянула к нему руку за подаянием, что навсегда разрушила истинное, высочайшее счастье его жизни; ту, которой принадлежит вся его любовь и которая в награду за нее обманула его с преступным легкомыслием. Она вдруг появилась перед ним после пятнадцати лет разлуки — нищая, отвергнутая! Наказующая рука Божья настигла ее, и Клодом овладела скорбь, вполне оправданная его нежной и чувствительной душой.
Все, что нищенка заставила пережить его в те мучительные годы, было если не забыто, то, по крайней мере, прощено, ведь коварная возлюбленная стала несчастной!.. Но она смогла скрыться: маркиз больше не встречал нищей Адели де Монтолон.
