Робин Янг - Отважное сердце

— Что король Эдуард? — требовательно обратился Роберт к Джону. — Вы хотите сказать, что англичане вновь получили контроль над нашим королевством? Что Шотландия погибла?

— Никто ничего не может сказать наверняка. Но мы знаем, что англичане идут сюда.

Роберт, не дрогнув, принял оглушительное известие.

— Ему нужен я.

Его свояк кивнул:

— Вы теперь представляете для него единственную реальную опасность.

Заговорил Кристофер, но голос его дрогнул и сорвался:

— Но мы даже не успели возвести новый частокол. Мы не сможем защитить Эйр.

— И что ты предлагаешь? — Эдвард развернулся к оруженосцу. — Бежать, как последним трусам? Бросить этот город и всех жителей на растерзание твоему шлюхиному сыну королю?

Готовую вспыхнуть ссору погасил Александр, вперив в Эдварда тяжелый взгляд.

— Мой кузен — такой же член этого отряда, как и ты. И не имеет значения, где он родился.

Роберт стоял, погрузившись в раздумья, пока рыцари пререкались друг с другом. Капли дождя стекали по длинному лезвию меча, который он до сих пор сжимал в руке. Из деревянного здания позади него доносились громкие крики его дочери. Над крышами казарм вились дымки, поднимающиеся из домов горожан. Он подумал о том, что за последние месяцы у них появилась надежда. А потом вспомнил о повозках с бревнами, которые мокли под дождем на берегу реки.

— Мы сожжем его дотла.

Мужчины прекратили спорить, хотя он говорил негромко, словно сам с собой.

Роберт поднял на них глаза. Голос его окреп:

— Мы сожжем город и уйдем в горы, куда англичане не смогут последовать за нами. Нам нужно разыскать сенешаля, если он уцелел в битве.

— Бежать? — спросил Эдвард, качая головой.

Роберт взглянул брату прямо в глаза.

— Мы не сможем победить англичан в открытом бою. Пока еще не сможем. Единственное, что мы можем сделать, — это не оставить им ничего съестного и лишить их крова над головой. Чем длиннее станут их пути подвоза продовольствия, тем труднее им будет продолжать войну.

Джон Атолл согласно кивнул:

— Я отдам распоряжения своим людям. Мы немедленно начнем эвакуацию города.

Не говоря ни слова, Роберт протянул меч Александру и ушел вместе с Атоллом.

Когда и остальные стали расходиться под дождем, Александр задержался на мгновение рядом с Кристофером. Глядя вслед удаляющимся рыцарям, он сунул меч в ножны и снял с пояса кошель, протянув его кузену.

— Проследи, чтобы мальчишка получил то, что ему причитается. Он не мог уйти далеко.

Кристофер сердито тряхнул головой:

— Ты все еще думаешь об этом после всего, что только что услышал? — Он развернулся, чтобы уходить, но Александр схватил его за руку. Кристофер в ярости уставился на него. — Я не хотел вмешиваться в его личные дела. И тебе это прекрасно известно. Нам не следовало поступать так. — Он понизил голос, когда Александр сильнее стиснул его руку, призывая кузена говорить тише. — Роберт спас мне жизнь. А мы предали его!

— Это не мы предали его, а Катарина. Мы всего лишь открыли ему глаза на то, что она собой представляет на самом деле. Как легко оказалось уговорить ее отправиться в постель с очередным молодым жеребцом, который привлек ее внимание! Мальчишке даже не пришлось уговаривать ее, не правда ли? А Роберт не желал прислушиваться к голосу разума. Катарина была еще одной цепью, которую следовало порвать, если он намерен стать королем. А когда это случится, ты еще скажешь мне «спасибо». Не забывай, кузен, мы тоже можем потерять все, как и Роберт, если он не преуспеет в борьбе за трон. Поэтому мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь ему. — Александр силой всунул кошель с монетами в руку Кристофера. — Я пообещал мальчишке, что мы компенсируем ему понесенный ущерб. А я всегда держу свое слово.

Они почувствовали запах гари еще до того, как достигли города. Горячий ветер принес на своих крыльях при вкус горечи, а горизонт затянула серая мгла. Длинные колонны всадников медленно двигались сквозь нее, и на сердце у мужчин становилось так же тяжело, как и в руках и ногах, когда они поняли, что близкое окончание долгого пути не сулит им отдыха, о котором они мечтали. Припасы, доставленные на борту корабля, прибывшего в Лейт, подходили к концу, а они все дальше уходили вглубь вражеской территории. На голых полях торчали лишь стебли колючего чертополоха и дрока, а сухой ветер швырял в лицо воинам песок и пыль.

Хэмфри де Боэн ехал в авангарде вместе с рыцарями отца. Он хранил молчание, хмуро глядя на серую пелену, затянувшую горизонт, сквозь которую иногда проглядывала искрящаяся серебром гладь моря, стиснутая обрывистыми утесами. Вот уже много недель внутри у него поселилась ноющая боль, как если бы он потерял что-то или засунул куда-то и теперь не мог вспомнить, куда именно. Он знал, что это болит память об отце, тело которого, извлеченное из трясины, особый отряд его рыцарей вез сейчас на юг Англии. Но осознание не приносило облегчения. Наоборот, боль становилась все сильнее, словно тело отца, с каждой минутой удаляясь от сына, натягивало какую-то струну в его душе.

Победа англичан под Фолкирком была полной. На поле битвы остались трупы более десяти тысяч скоттов, тогда как армия короля понесла сравнительно небольшие потери, самыми горькими среди которых стала смерть отца Хэмфри и магистра английских тамплиеров, который тоже погиб в предательской трясине на берегу реки. Но, несмотря на сокрушительный разгром, битва получилась жестокой и беспощадной, а радость победы оказалась недолговечной, особенно в сравнении с первой кампанией. Более того, свидетели уверяли, что Уильям Уоллес остался жив и одним из последних покинул поле боя вслед за отступившей кавалерией скоттов. Тот факт, что большая часть шотландского войска осталась лежать на склонах холмов под Фолкирком, став добычей для стервятников, лишь приглушил гнев Эдуарда, вызванный бегством Уоллеса и остальной знати. Главная опасность, которая грозила теперь английской армии, заключалась в тающих запасах продовольствия, а надежда поквитаться с Робертом Брюсом, к штаб-квартире которого, Эйру, они выступили маршем на запад, с каждым днем таяла в их пересохших от голода и жажды ртах.

Поля на окраинах городка, которым полагалось колоситься высокой золотой пшеницей, созревшей под лучами августовского солнца, были усеяны обугленными снопами. Урожай собрали только для того, чтобы сжечь его. Кое-где связки еще курились слабыми дымками, и над почерневшей землей полз отвратительный запах гари. Воины мрачно смотрели по сторонам, проезжая по полям, и вид бессмысленных разрушений причинял невыносимую боль их сведенным судорогами голода желудкам.