Александр Дюма - Все приключения мушкетеров
– Видите, сказала миледи, когда слуга вышел; – все готово, Настоятельница ничего не подозревает и думает, то за мной приехали от кардинала. Этому человеку я приказала сделать последние распоряжения; скушайте что-нибудь, выпейте немного вина и поедемте.
– Да, сказала машинально Бонасьё, – поедем.
Миледи пригласила ее знаком сесть против нее, налила ей рюмку испанского вина и подала кусок цыпленка.
– Видите, как все нам благоприятствует, – сказала она; – вот уже наступает ночь; на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не будет знать, где мы. Ободритесь же; скушайте что-нибудь.
Бонасьё машинально села кусок цыпленка и поднесла рюмку ко рту.
– Выпьемте вместе, – сказала миледи, взяв свою рюмку.
Но только что хотела поднести ее ко рту, как вдрут остановилась; она услышала на дороге отдаленный топот приближавшейся кавалькады; почти в то же время ей послышалось ржание лошадей.
Этот шум лишил ее веселости, как буря лишает приятного сна; она побледнела и подбежала к окну, между тем как Бонасьё, дрожа всем телом, встала и оперлась на стул, чтобы не упасть.
Еще ничего не было видно, только топот слышен был все яснее и яснее.
Боже мой, – сказала Бонасьё, – что это за шум?
– Друзья наши едут, или враги, – сказала миледи с ужасным хладнокровием; оставайтесь там; я вам скажу кто.
Бонасьё стояла молча, неподвижно, бледная как статуя.
Шум становился слышнее; лошади были уже не дальше как за полтораста шагов: их не видно было только потому, что дорога шла изгибом. Но шум было уже слышно так явственно, что можно было сосчитать число лошадей по отрывистому стуку подков.
Миледи смотрела с величайшим вниманием; было еще довольно светло, так что она могла узнать всадников.
Вдруг на повороте дороги она увидела шляпы, обшитые галуном и с перьями; появились восемь всадников; один из них ехал несколько впереди прочих.
Миледи испустила глухой стон.
Передовой был д’Артаньян.
– Боже мой! – вскричала Бонасьё, – что там такое?
– Это мундиры гвардейцев кардинала; нельзя терять ни минуты, – сказала миледи. Убежим!
– Да, убежим, – повторила Бонасье; – но она от страха не в силах была сделать ни шагу.
Слышно было, как всадники ехали мимо окна.
– Идите же, идите, – говорила миледи, таща ее за руку. – Мы можем еще убежать через сад; у меня ключ, поспешим же, через пять минут будет уже поздно.
Бонасьё хотела идти, сделала два шага и упала на колени.
Миледи хотела поднять ее и унести; но не могла.
В это время послышался стук кареты, уезжавшей тотчас при появлении мушкетеров. Потом раздались три или четыре выстрела.
– В последний раз, хотите ли вы идти? – сказала миледи.
– О! Боже мой! вы видите, что у меня нет сил; что я не могу идти, бегите одни.
– Бежать одной! оставить вас здесь! нет, никогда! – сказала миледи.
Вдруг страшная молния сверкнула в глазах ее; она подбежала к столу; схватила рюмку Бонасьё и опустила в нее что-то из внутренности своего перстня, который открыла с непонятною быстротой.
Это было красноватое зерно, которое тотчас распустилось в вине.
Потом, взяв твердою рукой рюмку, она сказала:
– Выпейте; вино подкрепит ваши силы, выпейте.
С этими словами она поднесла рюмку к губам Бонасьё, которая выпила машинально.
– О, я не так хотела отомстить, – подумала миледи, ставя рюмку на стол с адскою улыбкой, – но что делать, если иначе нельзя. И она бросилась вон из комнаты.
Бонасьё видела, как она убежала; но не могла следовать за ней; она была в положении человека, который видит во сне, что его преследуют, и не может бежать.
Спустя несколько минут у ворот раздался ужасный шум. Бонасьё каждую минуту ожидала возвращения миледи; но она не являлась.
Несколько раз, вероятно, от страха, холодный пот выступал на пылающем лбу ее.
Наконец она услышала скрип отворявшихся решеток, стук сапогов и шпор раздался на лестнице, шум шагов делался яснее, и ей показалось, что произносили ее имя.
Вдруг она радостно вскрикнула и бросалась к двери; она узнала голос д’Артаньяна.
– Д’Артаньян, д’Артаньян, вы ли это? – вскричала она. – Сюда, сюда!
– Констанция! – отвечал он, – где вы?
В то же время дверь кельи с шумом отворилась, несколько человек бросились в комнату; Бонасьё упала в кресло, не в состоянии будучи сделать никакого движения.
Д’Артаньян бросил из рук еще дымившийся пистолет и упал перед ней на колени; Атос заткнул за пояс свой пистолет; Портос и Арамис, державшие обнаженные шпаги, вложили их в ножны.
– Д’Артаньян! любезный мой д’Артаньян! наконец ты пришел, ты не обманул меня; это действительно ты!
– Да, да, Кон станция, наконец, мы вместе!
– Напрасно она уверяла, что ты не приедешь, я все-таки надеялась; я не хотела бежать; как я хорошо сделала! как я счастлива!
При слове «она», Атос, сидевший спокойно, вдруг встал.
– Она! кто она! спросил д’Артаньян.
– Моя подруга, которая по дружбе ко мне хотела избавить меня от моих преследователей; но приняв вас за гвардейцев кардинала, она убежала.
– Ваша подруга! – сказал д’Артаньян, побледнев как белый вуаль его любовницы; – о какой подруге вы говорите.
– О той, чья карета была у ворот; о женщине, которая называет себя вашим другом, д’Артаньян; о женщине, которой вы поверяли все свои тайны.
– Как ее зовут? – вскричал д’Артаньян; – говорите, неужели вы не знаете, как ее зовут?
– Знаю; я слышала; ее называли при мне; подождите: но странно: о, Боже мой! У меня кружится голова; я ничего не вижу.
– Помогите, друзья мои, ее руки холодны как лед, – сказал д’Артаньян; – ей дурно; Боже мой! она без чувств!
Между тем как Портос кричал изо всех сил, призывая на помощь, Арамис подбежал к столу, чтобы взять стакан воды; но он остановился, увидя страшное изменение в лице Атоса, который, стоя перед столом, с ужасом смотрел на один из стаканов; казалось, ему пришло какое-то ужасное подозрение.
– Нет, не может быть, – говорил про себя Атос. – Бог не допустит подобного преступления.
– Воды, воды! – кричал д’Артаньян.
– О, бедная, бедная женщина! – шептал Атос дрожащим голосом.
Бонасьё, оживленная поцелуями д’Артаньяна, открыла глаза.
– Она приходит в себя! – вскричал д’Артаньян. – О, Боже мой, благодарю тебя!
– Скажите, ради Бога, мадам, чей этот стакан! – спросил Атос.
– Мой, – отвечала Бонасьё слабым голосом.
– А кто налил вам вина, которое было в этом стакане?
– Она.
– Кто она?
– Ах, я вспомнила; – сказала Бонасьё, – графиня Винтер…
Все четверо вскричали в один голос от удивления и ужаса; но крик Атоса был громче других.
