Поль Феваль - Горбун
Гонзаго недоуменно посмотрел на горбуна, но тот улыбался так обезоруживающе, – в его глазах светилась столь глубокая убежденность специалиста, что после небольшого раздумья принц все-таки с ним согласился.
– Ладно уж, поступайте, как знаете. Черт с вами обоими!
– Покорнейше благодарю, ваша светлость! – расшаркался Эзоп II и, подойдя с поднятым бокалом к Шаверни, сказал:
– А со мной ваша милость не откажется чокнуться? Недавно вы меня победили, и я готов взять реванш.
Шаверни расплылся в улыбке и охотно поднял бокал, приветствуя Эзопа II или Иону.
– В честь вашей предстоящей свадьбы, милый жених! – объявил горбун.
Они сели напротив друг друга. Их обступили арбитры и секунданты. Вакхический поединок начался. Впервые за весь банкет компания весельчаков почувствовала себя в своей тарелке. На щеках выступил румянец. На лицах появились живые, не вымученные улыбки. Еще бы, с их плеч свалился тяжелый груз, весь вечер никому не позволявший вздохнуть полной грудью. Лагардер мертв. Теперь в этом никто не сомневался. Не сомневался даже Гонзаго и, если поручил Пейролю проверить снаружи посты, то сделал это лишь из присущей всем итальянцам предосторожности. Доселе бдительность никогда никому не вредила. Стражникам было заплачено за полную ночь, и потому отпускать их раньше, чем настанет утро, не было нужды. Чем сильнее каждый из приглашенных мучился страхом прежде, тем вольготнее себя ощущал теперь. Наконец-то начался настоящий банкет, у всех проснулся волчий аппетит и верблюжья жажда. Даже барон фон Батц еще недавно довольствовавшийся лишь ситро, позволил себе выпить подряд два больших бокала терпкого красного вина, до того кислого, что сводило челюсти. Страх и тревога исчезли. Все о них позабыли. Даже финансисты сейчас чувствовали себя храбрыми, как Цезарь.
– Где же наши дамы?
– Где дамы? – раздались голоса.
– Почему мы коротаем время без прекрасного пола?
Гонзаго дал знак, и Носе открыл дверь в смежную гостиную, откуда оживленной гурьбой, словно стайка выпущенных из клетки птичек, выпорхнули женщины. Они говорили все разом, жаловались на долгое «заточение», жеманничали. Нивель, взглядом указав принцу на донью Круц, прошептала:
– Вот уж поистине любопытная Варвара, ваше сиятельство! Мне пришлось несколько раз оттаскивать ее от замочной скважины.
Широко улыбнувшись, принц ответил:
– Неужто? Ну и зря! Ничего, достойного внимания, здесь не происходило. Мы попросили вас на некоторое время покинуть эту комнату в ваших же интересах, милые барышни. Посудите сами, разве можно принуждать очаровательных дам слушать мужские разговоры о делах: хозяйстве, куплях – продажах, процентах и прочем в таком роде. Кроме того мы здесь немного посекретничали, желая вам преподнести сюрприз. Сейчас вы о нем узнаете.
– Интересно, зачем нас позвали обратно? – воскликнула Дебуа.
– Может быть наконец начнется свадьба? – прибавила Флёри.
Сидализа, ухватив одной рукой подбородок Кокардаса Младшего, а другой порозовевшую щеку брата Паспуаля, полюбопытствовала:
– Вы часом не скрипачи?
– Пресвятая сила! – напрягшись, как жердь, прогудел Кокардас. – Мы дворяне, милая барышня.
У брата Паспуаля от прикосновения нежной миниатюрной ручки, источавшей сладостный аромат редких духов, до того закружилась голова, что он вообще не смог проронить ни слова.
– Сударыни! – обратился Гонзаго к дамам, в очередной раз целуя кончики пальцев доньи Круц. – На сем кончаются все наши тайные совещания. Долой секреты! С радостью сообщаю, что мы позволили себе ненадолго лишиться вашего обворожительного общества лишь с тем, чтобы обсудить условия свадьбы, которая сейчас здесь состоится!
– Значит, это правда! – хором прозвучали мужские и женские голоса.
– Сейчас мы увидим спектакль!
Гонзаго отрицательно пошевелил указательным пальцем.
– Никакого спектакля, милостивые дамы и господа. Речь идет о самом настоящем брачном союзе.
И, слегка наклонившись к донье Круц, негромко прибавил:
– Вот теперь пора. Можете идти предупредить вашу подругу.
Донья Круц с беспокойством посмотрела на Гонзаго.
– Вы обещали, ваша светлость… – пробормотала она.
– Все, что я обещал, будет исполнено, – заверил Гонзаго и, подведя донью Круц к дверям, прибавил:
– Как я уже говорил и повторяю снова, она может отказаться. Но ради нее самое и ради того, кого она любит, уговорите ее согласиться.
Донья Круц не знала, что произошло с Лагардером, и Гонзаго этим пользовался. Донья Круц просто не могла постигнуть изощренного коварства этого поганого итальянского тартюфа. Уже шагнув на порог, она задержалась.
– Ваше сиятельство, – произнесла она с мольбой. – Я нисколько не сомневаюсь, что все, что вы делаете, продиктовано благородными достойными вас побуждениями. Но со вчерашнего вечера произошло столько странного… мы с ней, две бедные девчонки сидим в моей комнате, отрезанные от мира, и ничего не понимаем. Ради вашего ко мне доброго расположения, ради сострадания к моей несчастной подруге, которую я люблю, как родную, прошу вас, скажите хотя бы слово, тогда и мне будет проще преодолеть ее упрямство, одно лишь слово, объясняющее, чем этот брак может пойти на пользу тому, кого она любит…
Гонзаго ее прервал.
– Вы не доверяете мне, донья Круц? – произнес он с упреком. – Или она не доверяет вам? Я говорю вам, – вы мне верите. Вы говорите ей, и она верит вам. Больше ничего не нужно. И давайте ка поторопитесь, иначе ничего не успеем, – повелительным тоном прибавил он. – Жду. Жду вас обеих.
Донья Круц ушла.
В гостиной тем временем нарастал шум захватывающего соревнования. Веселые выкрики и взрывы хохота становились все громче.
– Браво, Шаверни, молодец! – кричали одни.
– Держись, горбун, не сдавайся! – орали другие.
– У Шаверни бокал налит полнее!
– Нечестно! В таком поединке нельзя жульничать!
И среди женщин:
– Боже, что делают психи? Они же оба сейчас лопнут!
– Этот горбун – вылитый черт!
– Однако, если у него действительно столько голубых акций, как о том говорят… – промурлыкала Нивель, – кстати, я никогда не видела ничего предосудительного в любви к горбатым.
– Нет, вы только посмотрите, как хлещут!
– Просто бездонные бочки!
– Засасывающие воронки!
– Ненасытные прорвы!
– Надо под них поставить по тазику, не то, неровен час, уделают паркет! – шепнула Сидализа госпоже де Флёри, и обе затряслись от хохота.
– Молодец, Шаверни!
– Не уступай, горбун!
Они сидели друг напротив друга: Эзоп II, или Иона, и маленький маркиз. Зрители обступили их кольцом, с каждым мгновением сжимавшемся теснее. Сегодня между ними это уже был второй поединок. Питейные турниры вошли в моду во Франции вместе с проникновением английских нравов и обычаев. Возле соперников уже стояла добрая дюжина опустевших бутылок как немое свидетельство бескомпромиссности схватки, – мощи принимаемых обоими ударов; мощи заключенной в объеме хмельной влаги, заглатываемой каждым дуэлянтом. Шаверни побледнел, а его глаза, напротив, раскраснелись как горящие угольки и, казалось, вот-вот выпрыгнут из орбит. Но маленькому маркизу, видно, уже не раз приходилось участвовать в подобных баталиях. Он держался молодцом, – не смотря на свой стройный вид и, как представлялось, небольшую вместительность желудка, был отменным выпивохой. Горбун сохранял на лице здоровый румянец, – лишь глаза его возбужденно блестели. Он дергался, словно марионетка, и беспрестанно болтал языком. Если бы среди присутствовавших нашелся хоть один настоящий судья, хорошо знающий правила таких матчей, то он непременно сделал бы Эзопу II замечание за некорректное поведение. Ибо разговоры одного участника отвлекают и расслабляют другого. Но сведущего арбитра в гостиной не было. Гонзаго же, отдав распоряжение донье Круц, вышел в сад, желая удостовериться лично, что там все спокойно. Удача, как будто склонялась в пользу маленького маркиза.
