Марина Алексеева - Пираты Короля-Солнца
— Как вы сказали? — зевнул Вандом, — Водо — что?
— Водоизмещение.
— Это еще что?
— Водизмещение? Ну, слово такое. У 'Короны' во-до-из-ме-ще-ние 2100 тонн!
— Это много?
— Это много даже для корабля первого ранга! Вот, видите, у меня записано, со слов капитана: 'Корабли первого ранга — водоизмещение от 900 до 1800 тонн". Теперь о пушках. Будете слушать?
— Я само внимание!
— Если на корабле от 64 до 100 пушек, его относят к первому рангу.
— А у нас сколько?
— Семьдесят две!
— Ого! Я и не знал, что их так много!
— Представьте себе, когда они все пальнут, вот грохот будет!
— Да, грохот будет, — поежился Вандом, — Но я не разделяю вашего энтузиазма, Ролан. Посмотрите, как сейчас хорошо! Тихо, мирно, красиво… Я не хотел бы, чтобы пушки 'Короны' стреляли в кого-нибудь. Вот для салюта — другое дело.
— Так не бывает, — снисходительно заметил барабанщик, — Так вы договоритесь до того, что армия нужна только для парадов.
Анри достал очередную порцию печенья.
— А что? — вздохнул Анри, — Это было бы здорово!
— Скажите это Пиратам, они вас выкинут за борт! Они уже сетовали на то, что им скучно. Пить да играть в кости, иногда в карты, иногда в шахматы. И ничего не происходит.
— А что им надо?
— Я, Анри, не разделяю точку зрения Пиратов. У меня дел полно! Но — представьте! — они даже хотят, чтобы на нас напали настоящие алжирские пираты — для разнообразия!
— Какой ужас! — воскликнул Анри, — Вот безумцы!
— Это от безделья, Анри, от безделья. Барон де Невиль точно с жиру бесится, вот и хочет подраться с морскими разбойниками. Наверно, правильно было бы сказать, что и возлияния в честь Бахуса сыграли тут не последнюю роль. Только у Гугенота, я хочу сказать, у господина де Монваллана хватает терпения на такой жаре изучать иностранный язык. А разленившаяся пиратская компания внимает ему в пол-уха. Приключения им, видите ли, подавай! Шторма мало было, что ли? Тогда-то мало не показалось, а теперь де Невиль ворчит — вот если бы абордажный бой, тут я размялся бы!
— А мне не хочется ни нового шторма, ни абордажного боя. И капитану 'Короны' с его экипажем тоже, я уверен!
— Да, вы правы, дорогой Анри. О! Вот что я забыл написать в мемуарах! Барон де Невиль чуть не подрался на дуэли с помощником капитана.
— Как так? — спросил Анри.
— Сейчас расскажу, — пообещал барабанщик, — Дайте-ка еще печенюжек!
— Угощайтесь, господин писатель, — учтиво сказал Анри, — Приятного аппетита!
* * *— Вот как было дело, — начал Ролан, — наши Пираты, и я в том числе, с самого начала путешествия стали щеголять морскими словечками. Это сразу как-то вошло в моду. Мы не скажем 'иди сюда' , а 'бросай якорь' , не скажем 'пошел вон' , а 'отчаливай' и прочие более навороченные термины…
— Вроде поворот на бейдевинд, поднять бом-брамсель?
— Ну,… вроде того. В этом отчасти виноват я, ибо я приставал ко всем. Но все меня, как ни странно, терпят и любезно отвечают на мои вопросы. После того, как любезный господин де Вентадорн поведал мне, что корпус нашего славного флагмана изготовлен из дуба, причем при постройке корабля судостроитель Шарль Моррье и его команда старались, чтобы форма ствола дерева соответствовала форме той или иной детали судна, / например, форштевня / и, следовательно, изгиб волокон соответствовал ее изгибу, что придавало деталям чрезвычайную прочность…, я решил, что с капитана на сегодня достаточно. Капитан, как всегда, уточнил, все ли мне понятно и напоследок сообщил, что для постройки корпуса потребовалось около двух тысяч хорошо высушенных дубов. Тогда я разговорился с нашим Вожаком. К чести нашего Вожака, он пьет нехотя, как бы через силу и, может быть, подстраховывает Пиратов. Чтобы не подрались на дуэли,… чтобы за борт не попадали… Ну, я не знаю, что еще могут натворить Пираты по пьяному делу. Сам-то я не пью! Мало ли что придет в голову людям, когда они вливают в свои утробы такое количество вина. Итак, мы беседовали о парусном вооружении 'Короны' и вообще… о линейных кораблях. И я узнал, что абордажный бой, в котором так хочет поучаствовать неугомонный де Невиль, выходит из моды. То есть корабли выстраиваются в одну линию — могу показать на печенюжках — вот так — и начинают палить из пушек. Потому и название 'линейные' , по словам господина де Бражелона. Так что абордаж, по большому счету, уже прошлое.
— По словам господина де Бражелона, — усмехнулся Анри, — Но знают ли это мусульманские пираты?
— …А господин де Невиль и Гугенот его передразнивали и пили за стаксели, за брамсели, которые вам, Анри, было угодно назвать барселями… и за все парусное вооружение. Кстати, вот его рисунок. Взгляните. Насовсем не дам — мемуары превыше всего! Но, может, что-то запомните, авось, пригодится.
Анри взял лист, на котором несколькими линиями, четкими, точными и немного напряженными, был намечен летящий корабль, и небрежно, размашисто написаны названия парусов.
— Не дадите?
— Не дам! — сказал Ролан, — Я их учу! Это мое наглядное пособие.
— Да и ладно! — фыркнул Вандом, — Очень нужно! Можете хоть до дыр зачитать ваше наглядное пособие! Что мне нужно, я и так запомню. С меня хватит марселей… и…
— Барселей, — хихикнул Ролан, — Нет, господин Вандом, без грота и фока — это те паруса, что мы убирали при штормовом ветре, самые большие! — нам не переплыть море.
— Без блинда тоже, — заметил Анри, — без этого паруса, что за ростром!
— Вы не совсем безнадежны, — заметил Ролан.
— Спасибо на добром слове, — склонил голову Анри, — Печенья еще желаете?
— Благодарю, я сыт. Трудно жевать и рассказывать. А скажите, Анри, я наблюдательный человек?
— О да! — искренне сказал Анри, — Не сто процентов, но близко к тому.
— Вы мне льстите, Анри, — вздохнул барабанщик.
— Я никогда никому не льстю! — вскричал Анри, — Ой! То есть не льщу! — поправился он, — Но почему вы спросили об этом?
— Наблюдательность мне просто необходима, как профессиональное качество. Я понимаю, Анри, что я еще молод, и мне не хватает жизненного опыта, но я стараюсь развить…
— Развивайте, господин мемуарист, развивайте, — напутствовал Анри, отправляя в рот очередную печенинку.
— Вот у Люка Куртуа, нашего художника, стопроцентная наблюдательность!
— У Люка Куртуа скорее то качество, которое называется зрительной памятью, — заметил Анри, — А кстати, где сей гений кисти и холста, сей жрец Аполлона, где наш Апеллес?
— О! Люк пишет монументальное полотно, холст размером примерно два метра на метр с чем-то.
