Средневековье на Руси. Кощеево царство, народные поверья, колдовство и женская доля - Надежда Адамович
Пытки – вместе с телесными наказаниями и казнью – были официально закреплены в Судебнике 1497 года[147] и с тех пор стали неотъемлемой частью сыска. Например, в правление Алексея Михайловича, на закате русского Средневековья, прибегали к битью кнутом: пытаемого либо взваливал себе на спину один из палачей, чтобы мастер-кнутобой делал свое дело, либо подвешивали на веревке за руки, завязанные за спиной (они выходили из суставов), и мастер наносил удары кнутом. Когда человек признавал вину, его спускали, вправляли руки[148] и затем судили.
Сигизмунд Герберштейн оставил описание розыскных пыток в XVI веке:
Они строго применяют меры правосудия против разбойников [praedones, Rauber]. Поймав их, они первым делом разбивают им пятки, потом оставляют их на два-три дня в покое, чтобы пятки распухли, а затем разбитые и распухшие [пятки] велят терзать снова. Чтобы заставить преступников сознаться в грабеже и указать сообщников злодеяний, они не применяют никакого иного рода пыток[149].
Упоминаются в различных документах и другие пытки. Людям вбивали деревянные спицы под ногти, жгли огнем спины, привязав за руки и ноги к бревну, чтобы та оказалась под пламенем, ломали ребра раскаленными железными клещами…[150] И несмотря на всю жестокость этих действий, по сравнению с порядками в Европе того времени они составляли довольно примитивный, «варварский» набор.
На Западе действовала многосложная пыточная система с разнообразными орудиями, каждое из которых имело свое название. Только в Германии насчитывалось 60–70 типов пыток – и к ним прибегали по одному лишь доносу[151]. В России же по доносу обыкновенно пытали кнутом сначала доносчика: если он выдерживал пытку, это доказывало справедливость обвинения[152]. Вот откуда пришла поговорка: «Доносчику первый кнут».
К ордалиям был близок судебный поединок, или поле. Первое упоминание о полевых поединках мы находим в договоре Смоленска с Ригой и «Готским берегом» (1229)[153]. В этом поединке считалось, что побежденный осужден самим Богом. Если он оставался жив, то выплачивал виру и все судебные пошлины. Если же погибал, то победителю отдавали его оружие, доспех, одежду, обувь и «иное што», оставшееся на теле. В полевом поединке, где сходились две женщины, запрещалось заменять любую из них наемником[154].
Шведский дипломат Петр Петрей де Ерлезунда оставил описание «поля» начала XVII века:
Если противники находят себя слабыми… и не хотят сражаться сами, им позволяется поставлять вместо себя других, даже самых могучих богатырей и нанимать их, если только такие отыщутся. Если же один хочет битвы, а другой нет, то не желающий тоже может нанять другого, кого ему угодно, и взять такое оружие, какое ему нравится и какое идет для этого употребления… они не щадят никакого члена, ни головы, ни глаз, и не отстают до тех пор, пока один из них не будет убит. Кого убьют таким образом, тот и должен быть виновным. Если же оба останутся на месте мертвые, другим из их родни предписывается снова сражаться и биться в таком же бою. Тогда убивший другого выигрывает дело, а убитый проигрывает. Никто не смеет говорить что-нибудь об его смерти, а родные должны уплатить все, что считает на нем другой и в чем вышло у них неудовольствие[155].
За монастырскими стенами
Монастыри как христианские общины возникли в IV веке, а вот когда они появились на Руси, неизвестно. Логичнее всего предположить, что это произошло в конце Х века, с началом распространения здесь христианства, однако еще в дореволюционные времена выдвигалась гипотеза, что первые монастыри образовались в правление Ольги или даже раньше: среди княжеских дружинников, несомненно, были христиане, которые на склоне лет могли захотеть удалиться от мира. Впрочем, эта гипотеза спорная и не подтвержденная ни письменными, ни археологическими источниками.
Уже с самого начала сложились два класса монастырей: собственные (построенные на частные средства) и несобственные (настоящие) – монастырьки или монашеские слободки при приходских церквях. Несобственные монастыри не предполагали совместного проживания: у монахов были отдельные домики-кельи. Сейчас известно о 68 домонгольских монастырях, из них 18 в Новгороде и его области, 17 – в Киеве, а остальные рассеяны по дюжине городов[156]. Кстати, 18 монастырей были женскими[157].
Монастыри на Руси считались не только духовными центрами: с XI века по примеру Византии при них стали строить больницы[158]. В 1051 году усилиями монахов Феодосия и Антония больницу построили в Киево-Печерской лавре, а в 1091 году благодаря митрополиту Киевскому Ефрему лечебница появилась и в Переславле.
В Уставе Владимира «лечцы» определялись как «люди церковные, богадельные» и относились вместе с медицинскими учреждениями к категории тех, кто подлежит церковному суду. Имена наиболее известных врачей донесли до нас письменные источники. В Киево-Печерском монастыре работали лечцы-монахи Дамиан, святой Агапит и преподобный Алимпий, боровшийся с проказой, а еще преподобный Антоний, который лечил больных неким «зельем». Пользовался популярностью Петр Сирианин, араб по рождению.
Монастырский медицинский комплекс включал в себя «строение банное, врачеве и больницы всем приходящим безвозмездно врачевание»[159]. Для лечения использовали травы, грибы, минералы – все то, что предоставляла лекарю народная медицина. Но, поскольку на Руси болезнь чаще всего воспринималась как наказание Божье («удар святого»)[160], надежду в основном возлагали на молитву, которую возносили соответствующему святому. При глазных болезнях было принято обращаться к святому мученику Лонгину Сотнику; при зубной боли – к священномученику Антипе, епископу Пергамскому; при болезнях чревных, грыже – к великомученику Артемию; при женских немощах – к священномученику Ипатию, епископу Гангрскому…
Но в монастырях исцеляли не только хворых телом. Основная битва велась за души человеческие. Как только судебная власть на Руси разделилась на светскую и духовную, тут же возникла необходимость где-то содержать «духовных» преступников, еретиков и язычников, – и такую функцию взяли на себя монастыри. Это, конечно, противоречило византийским устоям и вызывало недовольство у некоторых церковных деятелей.
Есть мнение, что специальные «узилища» для заключенных в монастырях появились лишь в XIV–XV веках, а в домонгольские времена там удерживали лишь представителей духовенства и княжеского рода[161]. И список насильственно постриженных в монахи князей, княгинь и княжеских детей внушителен. Иногда постриг был платой за «освобождение» из заточения. Так произошло с князем псковским Судиславом – сыном князя Владимира, братом Ярослава Мудрого. В 1036 году, после борьбы за власть с братьями и
