Далекие чужие. Как Великобритания стала современной - Джеймс Вернон

формы правительственной абстракции были внедрены и разработаны реформирующимися абсолютными монархами и революционными республиками Америки и Франции. И хотя они иногда предвосхищали, а иногда и опережали британские, они практически всегда были обусловлены политическими императивами, направленными на расширение сферы действия правительства, возможностей государства и переосмысление форм его легитимности. Так было и в Великобритании. Новые методы управления и систематизация власти позволили сформировать новое национальное государство в период между актами о союзе с Шотландией и Ирландией в 1707 и 1801 годах и создать новую функционирующую империю, способную управлять огромными группами населения, рассеянными по нескольким континентам, после Семилетней войны. Действительно, как мы увидим, многие из новых методов правления были разработаны специально для управления колониями. Тем не менее в Великобритании реализация политических задач была осложнена проблемой управления быстро растущим и все более мобильным населением. В этих условиях природу власти и авторитета, традиционно проявлявшуюся в местных и личных отношениях, необходимо было переосмыслить. Личное знание или харизматическая власть над подданными уже не были достаточными ни в высокомобильном обществе странников, ни в расширяющемся имперском государстве.

Формирование современного безличного государства, как и прежде в Великобритании, было постепенно усиливающимся процессом. Новые системы и юрисдикции накладывались на старые, окончательно не заменяя их. К 1835 году один населенный пункт мог находиться под многочисленными юрисдикциями приходской церкви, ризницы, манориального суда, мировых судей, окружных квартальных служб, городского совета и союза бедных. Однако не просто выживание древних форм правления, а все более пестрая природа государства на местном уровне подчеркивает диалектику, в которой централизация и абстрагирование государственной власти порождают новые попытки воплотить ее в новых местных и личных формах. Так, превращение Уайтхолла в безликую правительственную машину компенсировалось его переосмыслением как церемониального пространства, переоценкой местных форм управления и персонификацией новых государственных органов в таких фигурах, как опекун по делам бедных или школьный инспектор. К середине викторианской эпохи имперское британское государство представляло собой Левиафана иного типа, чем его предшественники. Его способность делать больше вещей на все больших расстояниях стала возможной благодаря новому способу действия – абстрагированным, стандартизированным и передаваемым системам бюрократической власти, которые тем не менее часто продолжали опираться на определенно личные формы власти и авторитета.

Правительственная машина

Подсчет людей, обычно для того, чтобы собрать налоги или призвать в армию, был частью государственного управления с древних времен. Однако в XVIII веке, когда новый дух количественной оценки в сочетании с растущим аппетитом правительств к знаниям о населении, над которым они претендовали на безоговорочный суверенный контроль, эти упражнения стали более частыми и более точными. В Великобритании дух количественной оценки был стимулирован в конце XVII века новой культурой научных экспериментов, заинтересованной в объективном измерении и воспроизведении результатов, появлением страхования как бизнеса, нуждающегося в количественной оценке рисков, и использованием «политической арифметики» для численной демонстрации эффективности и вклада правительства в богатство и здоровье нации. Однако при всех амбициях и эпизодических попытках раннего современного государства собирать статистику и информацию о своих подданных, она оставалась зачастую локализованной и бессистемно организованной [Higgs 2004; Headrick 2002; Braddick 2000]. Несмотря на ложный рассвет в 1753 году, именно двойная угроза, вызванная войной с революционной Францией и предупреждением Мальтуса о неизбежности голода в связи с беспрецедентными масштабами роста населения, заставила Великобританию провести перепись населения в 1801 году, вслед за Америкой и Францией, которые сделали это десятилетием ранее.

Новизна переписи заключалась в ее регулярности (она должна была повторяться каждые десять лет), одновременности (она проводилась в один и тот же день, 10 марта), объеме собранной информации (адрес, число, пол и занятия членов домохозяйства, а также даты крещения, браков и смертей из приходских книг), способе ее сбора (местные приходские счетоводы направлялись и контролировались окружными надзирателями, которые, в свою очередь, отчитывались перед центральным офисом), а также формах анализа и сравнения, которые она позволяла проводить (то есть не только численность населения в целом, но и его местоположение, род занятий – три категории: торговля, сельское хозяйство или производство, – размер семьи, а также изменение этих категорий с течением времени). Никогда прежде государство не получало столь подробных сведений о своем населении, даже если они ограничивались данными о домохозяйствах, которые возвращались в агрегированном виде. Тем не менее чиновник в Лондоне теперь мог, не выходя из своего кабинета, сказать, сколько мужчин и женщин живет в той или иной деревне за сотни миль от него. И все же это вряд ли было работой бесплотной государственной машины. До 1841 года данные собирали приходские служители англиканской церкви, поскольку предполагалось, что они лично знакомы с домохозяйствами, которые им приходилось инспектировать.

Все изменилось после того, как в 1836 году было создано Главное регистрационное управление (ГРУ) (в Шотландии оно появилось в 1855 году, а в Ирландии – в 1863-м). Со следующего года все записи о рождении, смерти и браках должны были передаваться государству, а не только англиканской церкви, хотя это не было обязательным до 1875 года. Наконец-то жизни неангликанских прихожан стали иметь значение и были зафиксированы на законодательном уровне – до этого они редко попадали в списки англиканских приходов. Англия и Уэльс были разделены на 626 регистрационных округов, в которых комиссары по делам бедных назначались регистраторами, ответственными за заполнение квартальных регистрационных книг и возвращение их региональному суперинтенданту-регистратору для проверки перед передачей в ГРУ для очередного цикла проверки. Только за первый год в 12 томах, хранившихся в несгораемых железных ящиках, было сделано чуть менее миллиона записей. Даже в то десятилетие, когда статистические общества создавались в каждом крупном городе, а другие правительственные департаменты собирали и анализировали все больше статистических данных о преступности, торговле, бедности, образовании и численности избирателей, ГРУ было масштабным и инновационным предприятием [Wolfenstein 2007: 261–288].

Когда ГРУ взяло на себя ответственность за проведение переписи 1841 года, население было индивидуализировано, то есть имена и данные о каждом члене домохозяйства теперь должны были указываться регистраторами. Тридцать пять тысяч местных переписчиков были назначены для контроля за заполнением стандартных форм, которые ранее они развозили по домохозяйствам и чьи возвращенные данные должны были заносить в специальные книги. После того как эти книги были возвращены генеральному регистратору, чиновники конспектировали информацию, чтобы упорядочить ее различными способами (по полу или роду занятий) или проанализировать изменения с течением времени (мобильность или возраст). Примером аналитической работы может служить открытие У Фарром в 1851 году того факта, что такие профессии, как, например, горное дело, характеризуются очень высоким уровнем смертности. Статистически связав жизни