Флэшмен - Фрейзер Джордж Макдональд
Но обо всем этом я даже не догадывался, когда бросил якорь в Хайли, близ Калькутты. Я смотрел на красные берега реки, обливаясь потом от жары, вдыхая вонь, и мечтая оказаться хоть в аду, но только не здесь. Позади у меня была чертовски утомительное четырехмесячное путешествие на борту раскаленного «индийца», где не было никаких развлечений, и я ожидал, что в Индии будет ничуть не лучше.
Предполагалось, что я должен буду поступить в один из сипайских уланских полков [19]Ост-индской компании в округе Бенарес, но этого так и не случилось. Неповоротливость армейской машины позволила мне застрять в Калькутте на несколько месяцев, пока не прибыли соответствующие бумаги, и я поспешил ухватить фортуну под уздцы.
На первое время я устроился в Форте, вместе с артиллерийскими офицерами сипайских частей, которые оказались неважной компанией, и от обедов с которыми я едва не дал дуба. Начнем с того, что еда оказалась скверной. Когда черные повара подавали ее на стол, создавалось впечатление, что на нее даже шакал не польстится.
Так я и заявил во время первого обеда, чем вызвал бурю протестов со стороны этих джентльменов, державших меня за Джонни-новобранца.
— Недостаточно хорошо для плунжеров, не так ли, — говорит один. — Простите, у нас нет всяких там фуа-гра для вашей светлости, и мы должны извиниться за отсутствие серебряных тарелок.
— И вы всегда это едите? — поинтересовался я. — Что это?
— Что за блюдо, ваше сиятельство? — продолжал он издеваться. — Это называется карри, да будет вам известно. Отбивает вкус тухлого мяса.
— Если это единственное, что оно отбивает, я буду очень удивлен, — буркнул я с отвращением. — Человеку не под силу проглотить такое дерьмо.
— Но мы-то глотаем, — говорит другой. — Значит, мы не люди?
— Вам, конечно, виднее, — говорю я. — Но если хотите, могу дать добрый совет: повесьте своего повара.
С этими словами я удалился, предоставив им ворчать мне вслед, сколько вздумается. Как я узнал, их стол оказался не хуже многих других в Индии, а то и лучше. То, чем люди здесь питаются, совершенно невыносимо, и меня до сих пор удивляет, как они выживают в этом ужасном климате с такой ужасной едой. Правильный ответ кроется, наверное, в том, что многие как раз и не выживают.
Как бы то ни было, для меня стал очевиден факт, что лучше будет самому позаботиться о собственном обустройстве, поэтому я позвал Бассета, которого привез с собой из Англии (маленький ублюдок, не знаю почему, едва не разревелся, узнав, что должен будет расстаться со мной при моем уходе из Одиннадцатого), вручил ему горсть монет и дал приказ найти повара, дворецкого, грума и еще полдюжины слуг. Такой штат можно было нанять здесь за совершенно смешные деньги. Потом я отправился на гауптвахту, разыскал туземца, сносно говорящего на английском, и занялся поисками подходящего дома. [20]
Я нашел такой недалеко от форта: отличное местечко с маленьким садиком из кустарников и огражденной верандой. Мой ниггер нашел хозяина, оказавшегося жирным мерзавцем в красном тюрбане. Мы поторговались среди толпы галдящих темнокожих, и, вручив ему половину от запрошенной вначале суммы, я стал устраиваться в доме. Первым делом я призвал повара и сказал ему через моего ниггера-переводчика:
— Ты будешь готовить, и должен делать это чисто. Смотри, мой руки, и не покупай ничего, кроме самого лучшего мяса и овощей. Если ты сделаешь что-то не так, я вот этой самой плетью так исполосую тебе спину, что ни одного живого клочка не останется.
Он бормотал что-то, кивая и кланяясь, а я ухватил его за загривок, повалил на пол и стал обхаживать плетью, пока тот, стеная, не выкатился на веранду.
— Скажи ему, что если его еда окажется несъедобной, такое ждет его с утра до ночи, — сказал я ниггеру. — И пусть остальным это послужит уроком.
Все они завывали от страха, но работали на совесть, особенно повар. Я каждый день находил повод выпороть кого-нибудь, ради их блага и собственного развлечения, и в результате этой предосторожности за все время своего пребывания в Индии мучился только от приступов лихорадки, но этого уж никто не в силах избежать. Повар, как выяснилось, оказался хорошим, а с остальными Бассет управлялся горлом и сапогом, так что мы довольно недурно устроились.
Мой ниггер, которого звали Тимбу-и-как-то-там-еще поначалу оказался очень полезен, так как говорил по-английски, но через несколько недель я его выгнал. Мне уже приходилось говорить, что у меня есть талант к языкам, но только прибыв в Индию, я сумел открыть его. С греческим и латынью в школе у меня была беда, поскольку я ими совершенно не занимался, но язык, на котором говорят вокруг тебя — совершенно иное дело. Каждый язык для меня воспринимается как ритмический ряд, и мое ухо способно схватывать его звуки: даже не понимая сказанного, я мог его воспроизвести, а мой язык с легкостью приспосабливался к любому акценту. Так или иначе, послушав Тимбу пару недель и позадавав ему вопросы, я научился довольно сносно объясняться на хинди, и рассчитал парня. Кроме того, у меня появился более интересный учитель.
Ее звали Фетнаб, я купил ее (неофициально конечно, но разницы никакой) у одного торговца, ремеслом которого была поставка наложниц британским офицерам и гражданским чиновникам из Калькутты. Она обошлась мне в пятьсот рупий, это около пятидесяти гиней, и при этом сделка была грабительской. Девчонке, по моему разумению, было лет шестнадцать, у нее было весьма смазливое личико с продетым через ноздри золотым колечком и раскосыми карими глазами. Как у большинства индийских танцовщиц, ее фигура напоминала песочные часы: талия в обхват из ладоней, полные, похожие на дыни, груди и пышный зад.
Она, возможно, была немного толстовата, зато знала девяносто семь способов заниматься любовью, что, по мнению индусов, еще не много. Впрочем, скажу вам, все это ерунда, поскольку на деле семьдесят четвертая позиция оказывается той же семьдесят третьей, только со скрещенными пальцами. Но она познакомила меня со всеми, так как очень ответственно подходила к своей работе, и часы напролет умащивала себя благовонными маслами и делала специальные индийские упражнения, позволяющие поддерживать себя в форме для ночных забав. Уже через пару дней с ней, я все реже стал вспоминать про Элспет, и даже Жозетта меркла в сравнении с Фетнаб.
Помимо этого, она оказалась мне полезной и в ином деле. В промежутках между раундами мы болтали. Она оказалась большой трещоткой, и я почерпнул от нее больше познаний в хинди, чем от любого мунши. Вот вам мой добрый совет: хотите по-настоящему изучить иностранный язык — занимайтесь им в постели с местной девчонкой. За час упражнений с греческой шлюхой я бы дальше продвинулся с греческом, чем за четыре года с Арнольдом.
Вот так я проводил время в Калькутте: ночи с Фетнаб, вечера — в каком-нибудь салоне или в гостях, днем совершал прогулки верхами, стрелял или охотился, а иногда просто бродил по городу. Среди ниггеров я стал почти легендарной фигурой, поскольку умел разговаривать на их языке, в отличие от большинства офицеров того времени, даже тех, кто много лет прожил в Индии — им было или недосуг изучать хинди, или они считали себя выше этого.
Учитывая новый род кавалерии, в котором мне предстояло служить, я освоил новое искусство — обращения с пикой. Будучи гусаром, я неплохо проявил себя в упражнениях с саблей, но пика являлась для меня чем-то новеньким. Любой дурак сможет держать ее и скакать по прямой, но если вы хотите извлечь из нее хоть какую-нибудь пользу, нужно уметь так управляться со всеми ее девятью футами, чтобы быть способным поднять острием с земли игральную карту или подколоть бегущего кролика. Мне хотелось блеснуть перед людьми из Кампании, поэтому я нанял в качестве учителя риссалдара из Бенгальской кавалерии. У меня не было иного намерения, кроме как научиться поражать своим искусством простофиль или охотиться на диких свиней, и мысль использовать пику против вражеской конницы никогда не вдохновляла меня. Однако эти уроки как минимум однажды спасли мне жизнь, так что деньги оказались потрачены не зря. Они также оказали влияние на ближайшее мое будущее, хотя и несколько странным образом.
