Золотой лев - Уилбур Смит
***
Три дня спустя Канюк получил приказ совершить свою первую экспедицию во внешний мир. Одетый в черную джеллабу с капюшоном, он спустился в доки и вернулся обратно, сопровождаемый шестью людьми Джахана, чья работа состояла в том, чтобы защитить своего подопечного и убедиться, что он не сбежит. Им было специально приказано идти достаточно далеко друг от друга, чтобы все, мимо кого проходил Канюк, могли хорошо его рассмотреть.
Как и предсказывал Джахан, появление человека в маске вызвало нечто похожее на панику среди людей, толпившихся на узких улочках Занзибара. Женщины отворачивались и закрывали глаза своим детям. Люди плевали на землю, когда он проходил мимо, или поднимали голубые амулеты Назара, чтобы отогнать злой глаз, который так злобно смотрел с кожаного лица. Наконец, когда они шли по площади, окруженной магазинами и забегаловками, один вспыльчивый молодой смельчак сунул руку в открытую канализацию, идущую вдоль одной стороны площади, и левой рукой - той, которой он вытирал свой зад, – поднял и бросил в Канюка массу отвратительно пахнущих экскрементов. То ли благодаря хорошему прицелу, то ли по счастливой случайности ядовитый снаряд пролетел между охранниками и попал Канюку в левую часть туловища, как раз туда, где должна была находиться его рука. Тут же двое стражников бросились в толпу и схватили молодого человека, прежде чем он успел скрыться. Выкрикивая оскорбления и проклятия, он был вытащен на середину улицы, где стоял командир отряда с обнаженным ятаганом, ожидая приказа Джахана о том, что любой, кто хоть как-то нападет на Канюка, должен быть немедленно казнен публично.
Когда преступник подошел поближе, стало ясно, что ему не больше четырнадцати-пятнадцати лет - вспыльчивый парень, который действовал в юношеском приподнятом настроении, не задумываясь о последствиях. Командир заколебался. Он был порядочным человеком, у него был собственный сын, и он не хотел лишать чужую семью их сына просто за то, что они выражали отвращение, которое все – включая командира – чувствовали в присутствии человека в маске.
Канюк заметил нерешительность командира. Он услышал первые нервные крики о пощаде, доносившиеся из толпы. Все инстинкты подсказывали ему, что наступил решающий момент - тот, который может определить, кого он считает чудовищем, которого следует бояться, или уродом, которого следует жалеть, и из этих двух он точно знал, кого предпочитает.
- Дай мне свой меч’ - прорычал он командиру, затем протянул правую руку и вырвал его из рук мужчины, прежде чем тот успел возразить.
Клюв и сверкающие глаза хищно уставились на двух солдат, державших мальчика. - Вы двое, свяжите ему руки за спиной!- скомандовал Канюк. - И смотрите внимательно, иначе, клянусь, магараджа услышит об этом.’
Мужчины, которые выглядели почти такими же испуганными, как и их пленник, немедленно сделали то, что им было сказано. Канюк услышал, как один из них извинился перед мальчиком и попросил у него прощения. - Молчать! - прохрипел он.
Тяжелая тяжесть горького негодования нависла над наблюдающей толпой, но никто не произнес ни слова, когда мальчика связали и поставили на колени. Вся его юношеская бравада исчезла, и он был всего лишь испуганным, плачущим ребенком, когда один из солдат заставил его опустить голову так, что обнажился затылок.
Канюк посмотрел на голую коричневую кожу мальчика, поднял ятаган и со всей силы опустил его вниз.
Он промахнулся мимо шеи.
Вместо этого лезвие вонзилось в верхнюю часть спины мальчика между лопатками. Ужасный, пронзительный вопль боли эхом разнесся по площади. Канюк потянул за лезвие, застрявшее между двумя позвонками, выдернул его и снова замахнулся, на этот раз попав в шею, но не сумев разрубить ее.
Потребовалось еще три удара, и мальчик был уже мертв – труп, удерживаемый на месте двумя солдатами – - прежде чем его голова наконец упала с плеч на пыльную землю. Канюк отступил назад, его грудь тяжело вздымалась, и он оглядел площадь, повернувшись на триста шестьдесят градусов, осматривая сцену и всех людей на ней, купаясь в страхе и враждебности, которые он видел на каждом лице. Затем он приказал командиру стражи: "Отведите меня обратно во дворец", и когда солдаты выстроили эскорт вокруг него, он подумал про себя: "Да, так и будет. Мне кажется, я уже высказал свою точку зрения».
***
Капитан корабля должен был быть на дежурстве или быть готовым к тому, чтобы его вызвали в любое время дня и ночи. Как только Хэл вышел в море, он не позволил присутствию Юдифи отвлечь себя от ответственности за свой корабль и всех, кто плавал на нем. Поступить так значило бы позволить себе чрезмерную вольность в отношении восхищения и привязанности, которые питала к нему команда. Да и Юдифь никогда бы этого не допустила. Она знала, что значит быть лидером, и не хотела бы вставать между Хэлом и его обязанностями, да и не стала бы уважать его, если бы он позволил этому случиться.
Но если и был один час из двадцати четырех в каждом дне, который они могли посвятить друг другу, а не чему-то или кому-то еще, то это был тот, который предшествовал рассвету. Это было время, когда корабль казался самым тихим, когда море и ветер чаще всего были самыми спокойными и когда они могли воспользоваться тишиной и покоем, чтобы выразить словами, действиями
