Олеся Луконина - Чёрная маркиза
Слабая усмешка тронула губы Дидье.
И правда — зачем?
Вот она лежит рядом с ним — женщина, которую он любит столько лет. Только что она кричала от наслаждения и билась в его руках, обвивая его бёдра своими стройными ногами и царапая ему спину в последнем содрогании. Она будет принадлежать ему всю ночь напролёт, пока первые лучи солнца не заглянут в окно. А потом, разомлевшая и умиротворённая, крепко заснёт, не выпуская его из объятий.
Чего же ещё ты хочешь от неё, Дидье Бланшар?
Любви.
Господь Вседержитель, как же он хотел её любви…
— Я люблю тебя, Тиш, — с болью выдохнул он.
— О, вот как? — Она засмеялась, довольная. Ничего не случилось. Он по-прежнему принадлежит только ей. — Это новость!
— И я хочу, чтоб ты любила меня. Чтобы ты была только моей, — с силой сказал он, усаживаясь на постели и не сводя с женщины напряжённого взгляда.
Вот это действительно было новостью! За четыре с лишним года их плотской связи такие слова маркиза Ламберт услышала от него впервые.
Дидье Бланшар всегда смирялся с её выбором и никогда не роптал.
Ничего не просил и не требовал.
«А ведь он имеет на это право… — прозвучал в самой глубине её сердца тихий настойчивый голос. — Право любви».
Вот ещё, глупость какая…
Тиш сердито сдёрнула с себя шёлковую простыню — пускай смотрит! — и тоже уселась на кровати, отводя с лица волосы.
— Что это ты выдумал, Дидье? «Я хочу!», — насмешливо передразнила она. — «Только моей!» Не смей указывать мне, что мне делать! Ты не муж мне, Дидье Бланшар!
— Я бы хотел, — произнёс он очень ровно, всё так же пристально глядя на неё.
Нет, сегодня Тиш положительно его не узнавала!
«Он любит тебя, — продолжал звучать в её сердце всё тот же настойчивый голос. — Пожалуйста, откликнись. Ведь ты никогда не откликалась. Ты потеряешь его, Тиш Ламберт. Опомнись, пока не поздно… опомнись… опомнись…»
Она опять гневно мотнула головой:
— Да что с тобой такое, Дидье? Что ты городишь? Дурману ты наелся, что ли?
— Я уже давно его наелся, — в усмешке Дидье просквозила горечь. — А сейчас… у меня просто было время подумать.
Тиш воздела руки вверх:
— И какую же чушь ты выдумал! Он бы хотел! Я здесь, с тобой! Ты в моей постели! Чего тебе ещё надо?!
И правда, чего?
— Я уже сказал, — твёрдо повторил Дидье.
Её смех прозвенел, как разбившийся хрусталь — холодно и колко.
— Венчания? — Тиш вздёрнула подбородок. — «В счастии и в несчастии, в здравии и болезни»? Я уже произнесла однажды свои брачные клятвы, Дидье Бланшар! В первый и в последний раз! Не смей требовать от меня больше, чем я могу тебе дать! Может быть, ты ещё захочешь, чтобы я родила тебе ребёнка?!
— А почему нет? — после паузы устало бросил он.
— Почему?! — Слёзы, горючие и неудержимые, закипели у неё на ресницах. — Я не родила ребёнка Джошу и никому не рожу! Я свободна и останусь свободной! Ты меня понял?!
Дидье молча смотрел на неё, такую прекрасную в своём смятении, с разметавшимися по плечам чёрными волосами, едва прикрывавшими её пленительную грудь, которую он только что с таким пылом ласкал.
Смотрел и видел… просто красивую женщину.
Очень красивую.
С которой можно было вместе спать, но не жить ради неё, не умирать за неё.
В сердце у него воцарилась пустота.
Чёрная, как уголь. Горькая, как рвота.
Вот чем закончилась его любовь. Пустотой с привкусом желчи.
Тиш никогда раньше не говорила ему того, что только что сказала.
Потому что он никогда не спрашивал, довольствуясь теми крохами тепла, которые она ему дарила.
Но теперь всё кончилось — враз.
Будто бы от удара волны с тихим шелестом рассыпались в прах песчаные замки, которые он так долго строил.
Дидье спокойно поднялся с постели и подобрал одежду, как всегда, разбросанную повсюду.
— Ты куда это собрался? — вздрагивающим от гнева, тревоги и страха голосом осведомилась Тиш.
— Пока не знаю, — честно ответил Дидье, мельком глянув на неё. — Куда-нибудь.
— Нет, ты точно с ума спятил! — Голос её упал до шёпота. — Ты… ты не сможешь уйти от меня!
— Я уже ушёл, — коротко откликнулся Дидье и молниеносно поймал её за руки, когда Тиш метнулась к нему, собираясь то ли обнять, то ли ударить.
— Я не буду умолять тебя остаться! — надорванно выдохнула она. — Хочешь уйти? — Глаза её сверкнули. — Да пропади ты!
Дидье только пожал плечами, выпуская её тонкие запястья.
Он уже пропал.
Зайдя в свою комнату, он собрал вещи, — их было немного, — в холщовый мешок, закинул его за плечо, спустился вниз и вышел за дверь «Калиенте».
Начинало темнеть. Мелкий дождик прибил пыль на дороге, и пахло свежестью.
Дидье шёл и шёл, не оглядываясь, пока городок не скрылся из виду. А потом свернул с дороги и бросился навзничь в мокрую траву, пахнущую дождём и горечью.
Он всё ещё чувствовал на губах вкус Тиш.
Но это ничего не значило.
Пустота, чёрная горькая пустота.
И свобода.
О да, он наконец-то был свободен — от этих пут.
От своей горькой любви.
Тиш сказала: «Я свободна и останусь свободной!»
Теперь и он стал свободным.
Больше он никогда и ни на кого не променяет эту свободу.
Он сел и, рассеянно сорвав травинку, сунул её в рот.
И вдруг подумал, что за все неполных двадцать четыре года своей непутёвой жизни никогда и ни от кого, кроме матери, не слышал трёх таких простых слов: «Я тебя люблю».
Вот смех-то…
Его хотели, что да, то да. Но любить…
Дидье несколько раз глубоко вздохнул. Воздух казался ему горячим, в глазах кололо, будто туда насыпали песку, но слёзы — слёзы не приходили.
— Tabarnac de calice d'hostie de christ! — длинно и непотребно выругался он, мотнув головой.
Ничья любовь не была ему нужна, будь она проклята! Любовь — всегда боль.
Хватит с него.
Прочь отсюда.
Порт-Ройял.
Трактир «Три бочки».
Почему бы нет?
Всё равно.
Patati-patata!
* * *Маркиза Летиция Ламберт, Тиш, ворочалась и ворочалась без сна в своей огромной опустевшей постели, которая ещё хранила запах их разгорячённых грешными утехами тел.
Ей внезапно пришло в голову, что она ещё никогда не спала здесь одна. Дидье Бланшар всегда оказывался рядом — стоило ей лишь руку протянуть.
Тиш с досадой подумала, что неправильно вела себя с Дидье. Стоило пообещать ему… сказать ему то, что этот дурачок хотел услышать… утихомирить его… улестить… и впредь просто вести себя осмотрительней, вот и всё.
Ладно.
Ничего ещё не потеряно.
Он вернётся.
