Бернард Корнуэлл - Медноголовый
— Старбак! — окликнул его Мокси, — Майор требует усилить роту капитана Мерфи!
— Я слышал тебя, Мокс. — буркнул Старбак, вновь ничего не предпринимая.
Тогда лейтенант устроил целое представление. Будто Старбак был деревенским дурачком, Мокси похлопал его по плечу, знаками показал вправо и преувеличенно умильно произнёс:
— Ту-да, Стар-бак. Ту-да, понимаешь?
— Свободен, Мокс. — Старбак опять взглянул на пустой лес перед позицией его роты, — Майору передай, что мы переберёмся через луг здесь и погоним янки влево. Наше лево. Ту-да, понимаешь?
— Вы… Что?! — раззявил рот Мокси и, подобрав челюсть, повернулся к сидящему на жеребце Фальконеру-младшему, — Адам, ты хоть ему скажи! Приказ ведь…
— Мы переберёмся на ту сторону здесь, Мокси. — сказал Старбак мягко, словно несмышлёнышу, — И атакуем грязных янки из чащи. Так и передай Бёрду.
Задуманный Старбаком манёвр лежал на поверхности и диктовался тупиком, в котором оказались южане с северянами. Противники укрепились в лесу по бокам луга, достаточно широкого, чтобы атаку одной стороны смогла обескровить сосредоточенным огнём другая прежде, чем наступающие достигнут вражеских позиций. А Старбак и его рота могли пересечь прогалину в полной безопасности там, где боевые порядки противника заканчивались, и атаковать с фланга, откуда северяне не ждут удара.
— Убедитесь, что оружие заряжено! — напомнил бойцам капитан.
— Эй, ты что вытворяешь, Старбак? — вознегодовал Мокси. Старбак его игнорировал и лейтенант разозлился, — Ты хочешь, чтобы я доложил майору о твоём неповиновении приказу?
— Умничка. — похвалил Старбак, — Так и доложи. Как и то, что мы зайдём янки с фланга. Ну, чего встал? Шевелись!
Адам нахмурился:
— Надеюсь, Нат, ты действительно знаешь, что делаешь.
— Знаю, Адам. Действительно знаю.
По правде, фланговый отход янки был прямолинеен и прост. Сообразить, что предпринять, смог бы и олух с одной-единственной извилиной в мозгу. Впрочем, мысленно попенял себе Натаниэль, олух уже с двумя извилинами озаботился бы заручиться разрешением начальства. Тем не менее, капитан не сомневался в своей правоте, а разрешение… Обойдёмся без разрешения, решил он.
— Сержант!
Труслоу понял командира с полуслова.
— Штыки примкнуть! — приказал он, — Убедитесь, что они сели на место! Не забудьте довернуть лезвие после того, как наденете его на ствол!
Сержант говорил неторопливо, будто дело происходило на одной из ежедневных тренировок.
— Не суетись, в шею никто не гонит. — благожелательно сказал он парню, от волнения выронившему штык на землю, и проверил, правильно ли примкнуто лезвие на винтовке его товарища.
Хаттон и Мэллори, два других сержанта роты, занимались тем же самым в своих взводах.
— Капитан! — окликнул Старбака капрал из взвода Хаттона.
Его звали Питер Вагонер, и его брат-близнец тоже служил капралом в роте «К». Питер Вагонер, медлительный, рослый, отличался чрезвычайной набожностью и фанатичной верой.
— Вы остаётесь или уходите, капитан? — спросил он.
— Ухожу. Во-он туда. — Старбак, сделав вид, что не уловил истинного смысла вопроса, указал на деревья за лугом.
— Вы же поняли, о чём я. — мягко укорил капрал.
Рота тоже поняла и навострила уши, напряжённо ожидая ответа капитана. То, что Натан Эванс предложил ему должность в штабе, являлось секретом Полишинеля, и солдаты боялись, что честолюбивый молодой янки ухватится за такое многообещающее в карьерном плане назначение руками и ногами.
— Ты продолжаешь верить в то, что человек, пьющий виски, попадёт в ад, Питер? — полюбопытствовал у капрала Старбак.
— Но ведь это так, разве нет? Разве не сказано в Писании, мистер Старбак: «…Испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас».
— И я решил, Питер, не уходить из роты, пока ты и твой брат со мной не выпьете на прощанье. — ухмыльнулся Старбак.
На миг повисла тишина, затем до бойцов дошло, что означают слова капитана и радостно загомонили.
— Тише вы! — прикрикнул на роту Труслоу.
Старбак вновь вперился в лес на вражеской стороне луга. Для капитана не было секретом то, что в роте он пользуется любовью и уважением солдат. Причин этой любви он не понимал, но очень ею дорожил, так дорожил, что скорее согласился бы уйти в отставку, нежели предать эту трогательную привязанность солдат. Когда он пришёл в роту капитаном, люди приняли его, потому что принял Томас Труслоу, но с тех пор у них было время открыть для себя в командире-янки такие качества, как незаурядный ум, неукротимость и воинственность. Он не сюсюкал с солдатами, как некоторые другие офицеры, и не подлаживался под подчинённых. Ледяную замкнутость капитана рота «К» относила на счёт его северного происхождения. Всем было известно, что янки — холодные рыбы с причудами, и бостонцы из них самые холодные и самые блажные. Но рота также видела, что их холодный капитан готов костьми лечь за каждого из своих людей и пойти против кого угодно — Линкольна, Дэвиса, Вельзевула, лишь бы вытащить своего бойца из неприятностей. Ходили слухи, что прошлое у капитана не столь кристально, сколь пристало бы молодому человеку его круга, но эти слухи парадоксальным образом также играли ему на руку. Рота рассуждала так: раз мошенник, — значит, счастливчик; а удачливость командира ценилась на войне гораздо выше таких пустяков, как честность и незамаранность.
— Вы на самом деле остаётесь, сэр? — уточнил Роберт Деккер.
— На самом деле, Роберт. Давай, готовься.
— Да я готов. — смущённо улыбнулся Деккер.
В роте он был самым младшим. Из пятидесяти семи бойцов почти все родились и выросли в округе Фальконер. Их учил Таддеус Бёрд, а лечил доктор Дэнсон; хлеб духовный им давал преподобный Мосс, а хлеб насущный (за редким исключением) — Вашингтон Фальконер. Несколько человек в роте разменяли пятый десяток, чуть больше было двадцати- и тридцатилетних, но костяк части составляли восемнадцатилетние, семнадцатилетние и шестнадцатилетние юнцы. Всех их связывали тесные узы давнего родства, дружбы или вражды. Приходясь друг другу братьями, кузенами, шуринами, они знали всю подноготную семей своих товарищей, знали их сестёр, матерей, собак, их надежды и слабости. Чужаку рота представлялась компанией свирепой и неопрятной, как свора длинношёрстных псов после гонки за лисой в дождливый день, но Старбак чужаком в роте больше не был. Он знал, чего стоит каждый из них. Некоторые, подобно юным близнецам Вагонерам, отличались крайней богобоязненностью, вечерами проповедуя у костров слово Божье и горячо молясь о спасении души их капитана. На других, продувных бестиях вроде Эдварда Ханта или Абрама Стэтхэма, пробы негде было ставить. Имелись в роте честные простецы-работяги, как пришедший из долины Блю-Ридж вместе с Труслоу Роберт Деккер, хватало и лентяев вроде двойняшек Коббов.
