Алексей Кирпичников - Сталинъюгенд
В дальней части участка имелся ещё один большой многоквартирный дом («Технический корпус») с пристроенной цилиндрической водонапорной башней, украшенной по верхней кромке зубцами, наподобие кремлёвских. При царе в нём жила прислуга капиталиста Зубалова, а после революции дом перекроили — на первом этаже разместили гараж с мастерскими, а на втором — жилом — обустроили апартаменты для семей родственников первой и второй жён Сталина — Сванидзе и Аллилуевой, а также для вдовы Феликса Дзержинского. С 1942 года это здание тоже пустовало.
Напротив «Технического корпуса» в забор врос одноэтажный дом охраны, где квартировали чекисты, приписанные к семейству Микояна и к поселку. Он имел два выхода: на участок и за пределы территории поместья.
* * *Многолетний бессменный член Политбюро ЦК Анастас Микоян возглавлял огромный клан, помимо его многочисленного потомства включавший семьи братьев самого Микояна (один из них, Артём Иванович, выдающийся авиаконструктор, создавал знаменитые МиГи) и семьи родных жены Анастаса Ивановича, Ашхен Лазаревны. В мирное время в Зубалово часто гостили родственники, но война сузила круг постояльцев: крайне редко вырывался с работы глава клана, ушли лётчиками на фронт старшие сыновья — Степан, Владимир и Алексей…
На даче теперь жили Ашхен Лазаревна, двое младших мальчиков и обе бабушки: мать Анастаса Ивановича — Тамара Отаровна, и мама Ашхен Лазаревны — Вергиния Георгиевна.
* * *Вано вылез из машины и с понурым видом вошёл в дом. К счастью для него Ашхен Лазаревна зашла к себе и не видела, что сын вернулся. Стараясь остаться незамеченным бабушками, он поднялся на второй этаж и проскользнул в комнату, которую делил с Серго. Младший брат лежал на кровати и читал. Увидев Ваню, он немедленно отложил книгу.
— … Ну что?
— Всё известно — у папы в кабинете сидели Берия и Меркулов. Они сразу же задали вопрос про пистолет, и я рассказал правду.
— Про организацию говорили? — как всегда, чуть заикаясь, спросил Серго.
— Нет, об этом ни слова.
— А как тебя накажут?
— …Лаврентий Павлович сказал, что я несовершеннолетний, и поэтому со мной разберётся отец. Папа выглядел мрачнее тучи. Что будет, когда он приедет, даже думать не хочу.
— А мама?
— Она ничего не знает, если только отец не позвонил, пока меня сюда везли. Сейчас соберусь с духом и пойду на голгофу.
— А как считаешь — про нашу организацию известно?
— Если нашли записи Шаха — то знают. А чего тебе волноваться? Вы ж в «тимуровцев» играли. Разве за это могут наказать?
— Ваня, я не говорил… Я за тебя переживал и понимал, что не до меня. А сейчас, когда немного прояснилось, хочу посоветоваться.
— ?…
— Понимаешь, Шах придумал название организации — «Четвёртая Империя (Рейх)». И себе звание присвоил — «рейхсфюрер»… Это он начитался Гитлера. И всем остальным собирался разные звания дать. Я сказал, что мне не нравится этот «рейх», а он пообещал созвать общее собрание, но провести его не успел.
— Ну, не успел, считай, что и не было такого названия у вашей организации. Ты голову этой ерундой не морочь — мне на всю жизнь хватит того, что я натворил… Знаешь — постоянно думаю, почему так глупо всё устроено?… Когда в тот день дал Вовке «вальтер» и уже от него подходил к дому, вдруг решил — надо срочно вернуться и обойму с патронами забрать. Помчался назад. Только из Кремля выбежал, а мне навстречу Евгения Александровна Аллилуева со Светкой Сталиной. И как полезли расспрашивать о всякой дребедени… Минут десять отняли. Я потом бегом на Грановского, а мне милиционер из будки сифонит — Софья Мироновна и Шах минуты три, как уехали на дачу. Представляешь — не остановись я у Кремля — и обойму бы конфисковал, и Володя с Ниной сейчас живы были… и у меня бы на душе кошки не скребли.
— В книжках пишут: «Значит, так суждено».
— Помолчал бы, литератор, — и без тебя тошно. Пойду к маме… сдаваться в плен.
5
Уманскую хоронили 6 июня. Утонув в цветах, совершенно уже не нужных Нине, чёрно-белый гроб стоял в траурном зале московского крематория. У дверей висела табличка: «Спецобслуживание». Пришедшие на панихиду входили, опустив головы. Находившуюся в прострации Раису Михайловну Уманскую поддерживали двое распорядителей. Кроме родных с Ниной пришли попрощаться её одноклассники, учителя и многие родители учеников 7-А класса. Девочки плакали. Уронив голову на бесчувственные руки дочери, убивалась мать. Бледнее смерти позади неё замер отец погибшей. Мальчишки стояли, не шелохнувшись, с каменными лицами. Люди не стеснялись горя и слёз — нелепость гибели цветущей девушки никого не смогла оставить равнодушным. Когда сказали все необходимые слова и присутствующие попрощались с покойницей, гроб с её телом начал исчезать в шахте крематория. Женщины ахнули, а двое крепких мужчин с трудом удержали мать, рванувшуюся броситься вслед.
* * *Смолкла траурная музыка, и толпа медленно потянулась на территорию кладбища. Мужчины закурили. Соблюдая приличие, Константин Уманский сдержанно спросил, хочет ли кто-то поехать на поминки. Все стали дружно вполголоса отказываться. Отец Нины не настаивал — чувствовалось, что неизбежное обсуждение подробностей смерти с одноклассниками или учителями убийцы будет для него и жены невыносимо.
За воротами стояли начальственные автомобили. Тёмка подбежал к генералу Хмельницкому:
— Папа, можно мне с ребятами побыть — мы хотим погулять по Нескучному саду.
— Не нагулялись, что ли?
— Нет, просто настроение такое… Никому не хочется в одиночестве остаться.
— Ну, иди, коли так.
Уманские и Хмельницкие сели в «паккард» Рафаила Павловича и поехали на улицу Серафимовича. Бакулев, Барабанов и Кирпичников подошли к матерям, чтобы тоже отпроситься на часок пообщаться с друзьями. На удивление, всем разрешили уйти. Отпущенные на волю, парни быстро направились в сторону главного входа в Донской монастырь — вслед за Лёней Реденсом, ещё до начала панихиды бросившим короткую фразу: — Надо поговорить.
* * *175-я школа, где учились ребята, была особенная — самая привилегированная в Москве. Там собрали детей высокопоставленных чиновников, крупных военачальников и других, как в то время говорили — «шишек». Хотя многие учителя были информаторами госбезопасности, это не сказывалось на их высоком профессиональном уровне. Как правило, взаимоотношения между преподавателями и учениками мало отличались от принятых повсеместно — большинство родителей хотели, чтобы их дети получили хорошее образование и в редких конфликтах становились на сторону педагогов.
