Уилбур Смит - Власть меча
– Нашел! Шестипенсовик мой!
Все с трудом спустились по неровному откосу на край болотистого участка и выстроились притихшим внимательным кружком, в центре которого лиловела орхидея.
Генерал, словно на молитве, опустился перед ней на колени.
– Действительно голубая диза, один из редчайших цветов нашей земли.
Цветок, венчавший стебель, был удивительного небесного цвета, а формой напоминал драконьи головы, разинутые пасти которых окрашивали имперский пурпур и масляная желтизна.
– Он растет только на Столовой горе и больше нигде. – Генерал посмотрел на Шасу. – Уважишь в этом году дедушку, молодой человек?
Шаса с важным видом прошел вперед, сорвал орхидею и протянул сэру Гарри. Эта маленькая церемония была обязательной частью ежегодного празднования дня рождения, и все радостно засмеялись и зааплодировали.
С гордостью глядя на сына, Сантэн мысленно вернулась к тому дню, когда старик-бушмен назвал его Шасой, Хорошей Водой, и станцевал в его честь в тайной долине пустыни Калахари. Она вспомнила песнь рождения, которую сочинил и исполнил старик; в ее памяти снова возникли щелкающие и присвистывающие звуки бушменского языка, который она так хорошо помнила и так любила. «Его стрелы долетят до звезд, а когда люди будут произносить его имя, оно будет слышно далеко, – пел старый бушмен. – И он будет находить хорошую воду. Куда бы он ни пошел, всюду он будет находить хорошую воду».
Она снова мысленно увидела лицо давно погибшего старого бушмена, невозможно морщинистое, но светящееся абрикосовым цветом, как янтарь или хорошо обкуренная пеньковая трубка, и неслышно прошептала по-бушменски:
– Да будет так, старый дедушка, да будет так.
* * *На обратном пути все едва вместились в большой «даймлер». Анна сидела на коленях у сэра Гарри, поглощая его своим телесным изобилием.
Сантэн спускалась по дороге, петлявшей в лесу высоких голубых эвкалиптов, а Шаса с заднего сиденья подбивал ее ехать быстрей:
– Давай, мама, у тебя ведь есть ручной тормоз!
Рядом с Сантэн генерал, сжимая в руках шляпу, не отрываясь смотрел на спидометр. «Не может быть. Должно быть, сто миль в час». Сантэн провела «даймлер» через главные ворота поместья, белые, со сложной крышей. На фронтоне вверху была изображена группа танцующих нимф работы знаменитого скульптора Антона Анрейта. Над скульптурой крупными буквами шло название поместья:
«ВЕЛЬТЕВРЕДЕН 1790»
В переводе с голландского это означало «всем довольный». Сантэн купила поместье у известной семьи Клют через год после того, как застолбила шахту Х’ани.
Она сбросила скорость «даймлера» почти до скорости пешего хода.
– Не хочу запылить виноград, – объяснила она генералу Сматсу, и на ее лице, когда она посмотрела на аккуратные ряды лоз, отразилось глубокое удовлетворение. Генерал подумал: как удачно названо поместье!
Цветные рабочие на виноградниках, завидев проезжавшую мимо машину, выпрямлялись и махали. Шаса высунулся в окно и выкрикивал имена своих любимцев, а те улыбались, благодарные за то, что их выделили.
Дорога, обсаженная могучими дубами, проходила через двести акров виноградника. Лужайки вокруг большого дома зеленели свежими всходами травы кикуйю. Семена этой травы генерал Сматс привез из своей восточно-африканской кампании, и теперь она росла по всей стране.
В центре лужайки стоял высокий рабский колокол[4], который по-прежнему использовали, чтобы возвещать о начале рабочего дня. За ним под тростниковой крышей возвышались белые стены и массивные фронтоны работы того же Анрейта.
Когда все выходили из машины, их окружила многочисленная прислуга.
– Ланч в час тридцать, – распорядилась Сантэн. – Оу баас, я знаю, что сэр Гарри хочет прочесть вам свою последнюю главу. У нас с Сирилом очень много работы… – Она не договорила. – Шаса! Ты куда?
Мальчик пробрался в конец террасы и уже готов был ускользнуть за угол. Но теперь со вздохом повернул назад.
– Мы с Джоком хотели поработать с новым пони.
Нового пони Шасе на Рождество подарил Сирил.
– Тебя ждет мадам Клер, – заметила Сантэн. – Мы ведь договорились, что твоя математика нуждается в повышенном внимании, верно?
– Но, мама, сейчас каникулы…
– Когда ты целый день бездельничаешь, кто-то в тот же день трудится. И когда вы встретитесь, он тебя побьет.
– Да, мама.
Это предсказание Шаса слышал много раз и в поисках поддержки посмотрел на деда.
– Я уверен, что после занятий математикой мама позволит тебе повозиться с пони, – примирительно отозвался тот. – Ты правильно сказал: сейчас каникулы.
И сэр Гарри с надеждой посмотрел на Сантэн.
– Могу ли я присоединить свой голос в поддержку своего юного клиента? – поддержал его генерал Сматс, и Сантэн со смехом капитулировала.
– У тебя весьма достойные защитники, но до одиннадцати будешь заниматься с мадам Клер.
Шаса сунул руки в карманы, ссутулился и побрел к учительнице. Анна исчезла в доме, чтобы поторопить слуг, а Гарри увел генерала Сматса, чтобы обсудить с ним новую главу своей книги.
– Ну, хорошо. – Сантэн кивнула Сирилу. – К делу.
Сирил вслед за ней прошел в высокие двустворчатые двери, миновал длинную прихожую и оказался в кабинете в глубине дома. Каблуки Сантэн стучали по черным и белым мраморным плитам пола.
Секретари уже ждали. Сантэн не выносила длительного присутствия других женщин, и оба ее секретаря были привлекательными молодыми людьми. Кабинет заполняли цветы. Каждый день в вазы ставили свежие букеты из садов «Вельтевредена». Сегодня это были голубые гортензии и желтые розы.
Сантэн села за длинный стол в стиле «луи каторз», который использовала как письменный. Ножки были из позолоченной бронзы, а крышка достаточно велика, чтобы вместить все дорогие ей памятные вещицы.
Среди прочего на столе стояла дюжина фотографий отца Шасы в серебряных рамках. На снимках была вся его жизнь, от школьных лет до дней бравого пилота Королевских военно-воздушных сил. На последней фотографии он с другими пилотами своей эскадрильи стоял перед одноместными самолетами: руки упрятаны в карманы, шлем сдвинут к затылку. Майкл Кортни улыбался ей, видимо, уверенный в своем бессмертии, как был уверен и в тот день, когда сгорел в погребальном костре своего самолета. Садясь в кожаное кресло с боковинами-подлокотниками, Сантэн коснулась фотографии, поправила ее: служанка никак не может поставить ее правильно.
– Я прочла контракт, – сказала она Сирилу, занявшему стул перед ней. – И недовольна только двумя параграфами. Во-первых, номер двадцать шесть.
