Александр Говоров - Византийская тьма

«Промежутков между словами не делают, — отметил про себя Денис. — До этого они еще не дошли. Лет через сто дойдут и до точек, до запятых».

Девушка-монахиня, почувствовав, что мирянин смотрит из-за плеча, обернулась и, встретив дружелюбное лицо Дениса с красивыми усиками, ответила улыбкой.

А Денис вздрогнул от ужаса. Нежное лицо девушки было обезображено, пересечено шрамом, во впалом рту не уцелело ни одного зуба… Милая, за что же тебя так?

Переписчица знала, какое впечатление она производит, и взор ее погас, она отвернулась к своему аналою. Денис же не переставал содрогаться, думал: обычная жертва какого-нибудь феодального бесчинства. Несчастную находят сердобольные монахи, врачуют, утешают, обучают какому-нибудь делу — и вот она уже сама пополняет ряды христолюбивого братства.

На прилавке были выложены к продаже пергамены, штук пять. Денис перебрал их, ощупал, словно привередливый знаток. Но листы были либо обтрепаны, либо пергамен перекис, потерял форму. Некоторые листы взяты с закраин шкуры, ровного ряда листов не получается.

— Не подходят они вам? — Евматий заметил, что ни одна из предлагаемых книг не понравилась. Он швырнул их под прилавок, одну за другой, объявляя шутливо: — Подите вы прочь! И ты, восьмушка, не подошла, а ты, четвертка, вообще корявая!

Он же был поэт, этот Евматий, говорят, даже сочинял басни.

— А что вы собираетесь написать? — осведомился он. Денис был готов к такому вопросу.

— Множество впечатлений! — постарался он упростить проблему. — Пусть мои современники, к которым я едва ли вернусь, узнают, что не все здесь так, как предполагает наша наука… Как говорил один мой здешний знакомый, душа сама выплескивается на страницы хроники!

— Это какой же здесь ваш знакомый? — насторожился отец ключарь. — Уж не Никита ли Акоминат, братец афинского митрополита? Знаю, он там какую-то хронику валяет, даже часть ее пускал в продажу. Воображаю, что он там кукарекает! Какие там перлы низкопоклонства или черной ненависти!

Вражда Евматия и Никиты, двух действительно выдающихся людей тогдашней Византии, отнюдь не утихомирилась. Денис хотел вступиться за Никиту, но Макремволит его остановил:

— Молодой человек! — хотя и сам Евматий был ненамного старше своего собеседника. — Получили вы у нас образование и ступайте с миром к себе на родину. — Евматий явно считал, что Денис один из тех христианизированных варваров, которые получают в столице столиц веру и благословение и возвращаются к своим племенам, чтобы стать иерархами и вождями. — И нечего указывать пальцем на наши многочисленные недуги, расковыривать наши язвы. Сами знаем, насколько мы неорганизованны, противоречивы, бесталанны и вообще слабы духом!

Впрочем, он быстро успокоился, подоткнул за пояс полы ряски и спустился куда-то под прилавок. Там он долго копался и наконец извлек книжку в деревянном переплете, обрезанную в четверть листа — довольно крупный формат. Что-то знакомое было в этой квадратной книжице.

— Узнаете? — улыбнулся отец ключарь, сдувая пылинки.

Денис пожал плечами. Пергамен здесь был хорош, но размер крупноватый для его непосредственной задачи.

— Это бывшее Евангелие Апракос, помните, в Энейоне, гм-гм, мы присягу приносили.

— Да разве можно святое Евангелие, — изумился Денис, — обращать в палимпсест?

— Оно написано еретической рукой, — объявил Евматий. — Рука без благодати его писала, поэтому оно не может считаться святым. Конечно, можно его вычитать хорошенечко и зловредные места, коли найдутся, вычистить, поправить. Но нашему грешному брату, удрученному леностью и недомыслием, легче выскоблить все подряд…

— Да разве можно, разве можно… — В Денисе проснулся археолог, любитель древностей. — Да и шрифт был там редкий, я помню, четвертого века, эпохи самого Константина!

— Дело в том, — принялся пояснять, как бы оправдываться, отецТключарь. — Дело в том, что ее испортил своими примечаниями и надписями к святому тексту некто Иоанн Итал, богохульник, не слыхали? Иоанн этот был сожжен по приговору владычьего суда у Варлаама Страстотерпца, и было тогда же указано все книги его изъять и уничтожить, в том числе и сами по себе добрые, но испорченные его хульными примечаниями. Данная же книга сохранилась только по мановению царя Андроника… (Евматий с тревогой огляделся, но писцы и писицы, склонив головы, корпели над своими рукописями.) Господь ему судия.

— Иоанн Итал… — уже с трудом что-либо воспринимал сквозь теологическую завесу наш Денис и думал:

«Это же ведь знаменитый философ, неоплатоник, которого и в России запрещали». А вслух сказал: — Так ведь какой пергамен у нее ровный, розовый!

— Не волнуйтесь, господин. Это, конечно, очень дорогая книга, но за нее успела заплатить сполна христолюбивая Суламифь, наша сестра-хозяйка, узнав, что вы ее берете.

— Но ведь у нее цена-то, вероятно, оглушительная, не у всякого и морского разбойника такие деньги!

— О, не заботьтесь, не заботьтесь! Это очень богатая женщина, эта наша Суламифь!

А вот и Никита Акоминат, одежда у него малоцветная, скромная, хотя и из самых дорогих сортов тканей. Бородочка благостная, мягкие глаза смотрят исподлобья.

Завидев его, Денис чуть не спрятался за этажеркой с недописанными тетрадями. Но было поздно — Акоминат, ясноглазый сокол, усмотрел знакомое лицо и поспешил неторопливо (есть же в истории такой вид движения — «неторопливо поспешаю»). По правде говоря, хотелось и похвастаться: у Никиты на поясе висело сложное сооружение — каниклий, царская чернильница, в форме драгоценного яйца. Он теперь носил почетнейший чин — эпиканиклий, смотритель царской чернильницы. Исаак ему пожаловал, боголюбивый, тотчас по восшествии. От прежних Комнинов куска ломаного не перепало.

Акоминат, раскланявшись, заявил, что рад, рад встретить сотоварища былой поры. О нем тут такое наговаривают! Впрочем, в столице о ком только не наговаривают.

Он ходит в Пантепоптон потому, что здесь самое полное собрание книг, например, «Мириобиблион» — тысячекнижие — путеводитель по всем сочинениям Греции и Рима. В этом монастыре полный его комплект, в других библиотеках не найдешь полнее.

А еще потому ходит сюда Акоминат, что рад при случае поклониться праху чтимых отцов, которые покоятся в этих стенах. Свято для Никиты место упокоения патриарха Феодосия, честнейший, прямой был человек.

Пока Никита творил молитву о патриархе, Денис размышлял: а что, если довериться этому эпиканиклию? Непохоже, чтобы историк был криводушным наводчиком, этаким стражем уха.

Акоминат тем временем закончил информацию вежливости и перешел к вопросам типа: «А вы, всечестней-ший, где блаженствуете теперь?» Даже предлагал, как бывшим сослуживцам, возобновить общение на «ты».