Кости холмов. Империя серебра - Конн Иггульден
– Да, но он умер бесславной смертью, – сказал он.
И снова Субудай ничего не добавил к их натянутому разговору, и раздражение Чингиса в конце концов вышло наружу.
– Чего ты от меня хочешь, Субудай? Прими мою благодарность. Думаешь, я очень рад, что так случилось? – Бросив взгляд на мешок у ног полководца, Чингис уже хотел было протянуть руку, но в последний момент остановился. – Другого выхода не было, командир.
– Я все еще оплакиваю его, – произнес Субудай.
Чингис пристально посмотрел на него и отвел взгляд:
– Это твое право, Субудай. Его будут оплакивать многие. Джебе был его другом. Хачиун тоже. Его мать убита горем. Но все знают, что это был мой приказ.
– Но это я убил ханского сына, – мрачно ответил Субудай.
– Он не был моим сыном, – твердо произнес Чингис. – Выброси это из головы и собирайся ехать со мной в Герат.
– Я там не нужен, – возразил Субудай.
Чингис едва сдержал себя. Он сочувствовал Субудаю, однако оставался неуплаченный долг, и хан понимал, что полководцу непросто вернуться к своему народу.
– Субудай, я снова спрашиваю тебя, – настаивал хан твердым голосом. – Ради твоей безупречной службы. Чего ты от меня хочешь?
Субудай вздохнул. Он надеялся, что обретет покой, когда отдаст хану меч и голову сына. Однако легче не стало.
– Дай мне войско и позволь идти на север, к прозрачному холоду. Я завоюю там города для тебя и смою кровавое пятно с моих рук.
Склонив голову, Субудай уставился в деревянный пол, а Чингис погрузился в раздумья.
Джебе готовил поход на север как раз перед тем, как армия Джелал ад-Дина начала действовать в Панджшерской долине. В обычное время Чингис не задумываясь отправил бы двоих военачальников в дальний поход. Страдания Субудая тревожили Чингиса – отчасти потому, что он и сам страдал, – но он находил в себе силы превозмогать боль. Он отплатил мелким царькам за оскорбления. Шах мертв, как и все его отпрыски, кроме старшего сына. Чингис прошелся огнем и мечом по городам от востока до запада. Он искал удовлетворения в своих победах, но не находил его. Предательство и гибель Джучи словно отравили простые радости жизни.
После долгого молчания Чингис наконец ответил:
– Так и быть, Субудай. Бери Джебе и тумен Джучи. Я все равно отправил бы их подальше, пока не научатся вновь дисциплине и послушанию, которого я требую от своих подданных.
Субудай оторвал глаза от пола: предупреждение хана не осталось без внимания.
– Я предан тебе, повелитель. Я всегда был верен тебе.
– Не сомневаюсь, – ответил Чингис, с усилием смягчив тон. Он знал, что не обладает умением Хачиуна общаться с людьми легко и непринужденно. Чингис редко задумывался над тем, как ему удается властвовать над такими талантливыми людьми, как Субудай. В безмолвии юрты хан ощутил жгучее желание найти слова, чтобы утешить своего командира. – Твое слово крепко как железо, Субудай. Гордись этим.
Субудай встал и нехотя поклонился. Его взгляд задержался на мешке. Подняв его с пола, Субудай взвалил тяжкую ношу себе на плечо.
– Ничего другого мне не остается, повелитель, – ответил он перед уходом.
Герат лежал почти в полутысяче миль юго-западнее Самарканда, отрезанный от него двумя большими реками и десятком помельче. Чингис решил не возвращаться в горы Панджшера, чтобы не делать крюк на запад через лабиринт скал и ущелий. Сложив имущество племен на повозки, хан предпочел вести свой народ напрямик, через реки. Субудай и Джебе отправились на север от Самарканда, забрав с собой тумен Джучи и свое горе. Молва разнесла историю о северном походе и смерти ханского сына по юртам, но при хане никто не смел даже упоминать об этом.
Лишь через два с лишним месяца племена увидели впереди оранжевые камни Герата, города у реки. Он стоял на гранитном щите и казался монголам невероятно древним. В первый раз, когда монголы вторглись в эти земли, Герат сдался без кровопролития, сохранив жизни своих обитателей в обмен на выплату дани и подчинение завоевателям. Хачиун оставил в городе гарнизон всего лишь из восьмидесяти человек, и про город не вспоминали до тех пор, пока горожане, воодушевленные победами Джелал ад-Дина, не выставили монголов за ворота.
Когда Чингис впервые приблизился к городским стенам, он оценил неприступную мощь укреплений. Крепость была выстроена в форме квадрата на вершине скалы, а стены поднимались не меньше чем на сотню шагов от основания из неотесанного камня. В каждом углу и по периметру крепости возвышались огромные круглые башни. Чингис насчитал их двенадцать, и каждая была такой же высокой и мощной, как единственная башня укреплений Парвана. Колоссальное сооружение могло дать приют тысячам людей, бежавших от монгольских туменов. Оглядев крепость, Чингис вздохнул. По собственному опыту он знал, что победа не будет скорой. Так же как это было при взятии Яньцзина и Иньчуаня, придется окружить крепость и ждать, пока голод не вынудит горожан сдаться.
Ворота крепости затворили, но Чингис отправил переговорщиков и переводчиков с требованием сдаться. А монголы тем временем разбивали лагерь. Ответа не последовало, и перед воротами, на расстоянии чуть большем, чем полет стрелы, установили белый шатер. Чингис не знал, известны ли жителям города обычаи монголов, да хана это и не волновало. Белый шатер должен простоять один день,
