Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
— Нет! У меня твёрдости хватит на двоих!
Лишь теперь Генрих выпил рюмку, налитую ему Бертгольдом. На этот раз рука его не дрожала.
— План придётся изменить. Позвони Лемке и сообщи, что обязанности Штенгеля после взрыва плотины я возлагаю на него. Замок беру на себя. После того как операция будет проведена, немедленно еду на плотину и встречаюсь с тобой.
В семь часов вечера Генрих собрался на плотину. Согласно приказанию Бертгольда он должен был принять на себя обязанности командира по её охране.
— Ты едешь один? — равнодушным тоном спросил Бертгольд.
— Да, денщик приготавливает все в дорогу.
— Возьми одного автоматчика из моей охраны!
— Зачем? Дорога совершенно безопасна.
Бертгольд вышел из комнаты, ничего не сказав. Но через минуту вернулся в сопровождении великана эсэсовца.
— Он будет тебя сопровождать, — тоном приказа произнёс генерал.
Эсэсовец мрачно взглянул на Гольдринга, и Генриху вдруг показалось, что на него смотрит дог из кабинета Лемке в Бонвиле. Не прошло и минуты, как Генрих уже ехал к плотине. Эсэсовец сидел рядом. Тревожные мысли одолевали Генриха.
Сумел ли Курт предупредить Лидию? Успела ли она передать партизанам? Смогут ли гарибальдийцы своевременно принять меры? Неужели он сам ничем не сможет помочь несчастным людям, которые сегодня должны погибнуть, так и не дождавшись свободы?
Генрих уменьшил скорость. Ему хотелось собраться с мыслями, прежде чем он доедет до плотины.
Приблизительно в двух километрах от городка он заметил одинокую фигуру немецкого солдата с автоматом в руках. Солдат шёл от плотины в Кастель ла Фонте. Генрих поехал ещё медленнее.
— Ехать быстрее! — тоном приказа бросил эсэсовец.
Генрих рывком затормозил и остановил машину.
— Ты как, сволочь, разговариваешь с офицером? Ты знаешь, что я зять генерала Бертгольда?
Размахнувшись, Генрих наотмашь ребром правой руки ударил эсэсовца по лицу. Тот прикрыл рукой верхнюю губу, на которую пришёлся удар, и с бешенством взглянул на офицера.
— Ни слова! А то пристрелю, как собаку!
— Герр гауптман! Мне надо вам кое-что сказать!
Взглянув на солдата, подошедшего к машине, Генрих чуть не вскрикнул. Шрам через всё лицо! Ментарочи!
Генрих вышел из машины. Эсэсовец открыл дверцу с другой стороны и тоже хотел выйти, но Ментарочи шагнул ему навстречу. Эсэсовец застонал и упал на сиденье.
— Простите, но он лишний!
— Вы получили предупреждение моего денщика?
— Я искал случая поговорить с вами. И когда увидал машину, очень обрадовался. Ведь я её хорошо знаю! — Ментарочи хитровато улыбнулся.
Разговор между ними продолжался всего несколько минут. Потом Ментарочи подошёл к машине и с неожиданной для его небольшого роста силой вытащил эсэсовца за ноги.
— Не волнуйтесь! Поезжайте спокойно. Через минуту его не будет на дороге.
В девятнадцать часов тридцать минут машина остановилась у плотины. До взрыва оставался час. Выслушав рапорт командира, Генрих, как бы между прочим, спросил:
— Мой помощник здесь?
— Час назад ушёл!
— Понятно! Выстройте на площадке перед плотиной оба взвода!
Командир чернорубашечников с удивлением взглянул на Генриха.
— Вы что, оглохли? Выстроить оба взвода!
Командир козырнул и побежал выполнять приказание.
Генрих опустился на скамью возле бункера и оглядел всё вокруг. Нигде никого не видно. Где же люди Ментарочи?
Гольдринг посмотрел на часы. Как медленно движется время! Неужели через час всё будет кончено?
— Герр гауптман, взводы выстроены по вашему приказанию!
Генрих сделал несколько шагов и подошёл к шеренге солдат. Они стояли насторожённые, взволнованные этой необычной командой — покинуть посты и выстроиться.
— Солдаты! — голос Генриха звенел в тишине, изредка прерываемой одиночными выстрелами, доносящимися со стороны завода. — Слушать мою команду! Два шага вперёд, шагом марш! Шеренга дрогнула и, сделав два шага, остановилась.
— Положить оружие! Всем! Офицерам тоже… Так! Два шага назад, шагом марш!
Удивлённые солдаты выполнили и этот приказ.
— Солдаты! Вы честно служили отчизне и нашему фюреру. От имени командования объявляю вам благодарность. Но война кончилась! Наши армии капитулировали. Вы свободны!
Последние слова Генрих произнёс с воодушевлением, он видел, как люди Ментарочи бегут по плотине, занимают бункера.
— Командование поручило нам передать охрану плотины в руки восставшего итальянского народа. Вам всем я гарантирую жизнь. Сейчас вы отправитесь в казармы, а завтра домой…
Прозвучал одинокий выстрел. Командир чернорубашечников упал перед строем, пустив себе пулю в висок.
— А теперь слушай меня! — как всегда, весело крикнул Ментарочи. — В казарму шагом марш! А если кто хочет пустить пулю в лоб, не советую! Мир лучше войны!
— Направо! Шагом марш!
Чернорубашечники в сопровождении партизан послушно направились в казармы.
— А большая охрана у этого генерала? — спросил Ментарочи, спокойно прикуривая сигаретку, предложенную Генрихом.
— Нет, сапёры уехали в Пармо. Осталось несколько эсэсовцев, человек пять или немногим больше.
— Ну, это для нас пустяки!
— Но — чтобы всё произошло, как условились!
— Всё будет, как в лучших театрах!
Ментарочи, откозыряв, убежал.
Генрих снова опустился на скамью. Он видел, как Ментарочи расставляет людей на плотине, заводит их в бункера. Большинство в форме чернорубашечников. Их Ментарочи ставит на внешние посты, остальных отправляет в окопы и бункера.
— Ну вот, кажется, и всё! Теперь будем ждать высокого гостя! Сколько осталось?
— Двадцать семь минут! — отвечает Генрих, посмотрев на часы.
Слова его заглушает взрыв огромной силы. Замок, высившийся на скале, в противоположном конце долины, словно подскочил и медленно начал оседать.
— Генерал спешит! — встревоженно говорит Генрих.
— А всё-таки жаль замок, хотя он и не наш! Жаль! — вырывается с искренним сожалением у Ментарочи.
В это время раздаётся громкий свист.
— Едут! — восклицает Ментарочи и громко, весело кричит: — Приготовиться!
Все замирают. Генрих делает шаг вперёд.
По дороге к плотине мчатся две машины. Впереди «оппель-капитан», позади «хорьх».
— Генерал едет вторым! — бросает Генрих. — В его присутствии не забывайте, что вы лишь солдаты.
— Яволь! — широко улыбается Ментарочи.
Машины подъезжают к плотине и останавливаются.
— Все хорошо! — не совсем по форме рапортует Генрих.
