Наездник Ветра - Григорий Александрович Шепелев
– Не бойся, не простужусь, – бросила Малуша, для убедительности зевнув, – и ты не замёрзнешь завтра на площади, когда снимешь штаны перед своим верным Касьяном!
– Перед Касьяном? На площади? – заморгала от удивления Светозара, не поднимая глаз, – так ты что, Касьяну поручишь меня наказывать?
– Он вчера попросил Ратмира об этой высокой чести. Зря ты его била по лицу, да ещё при бабах! Завтра уплатишь ему золотую гривну за порку. А мне – четыреста, за убытки. Вот всё, чего ты добилась, душа моя! Что, не по зубам тебе оказался мой городок под Смоленском?
– Не то, что тебе – мой терем, – вновь подчеркнула боярыня издевательское спокойствие, хоть глаза её потемнели, – а вот про Новгород не скажу, это слишком крепкий орешек. Знаю, о чём толкую – он был моим, как-никак. Когда я решила поставить тебя на место, все поклялись мне в верности и любви! Ратмир тоже клялся. А так как он – парень честный, я теперь вынуждена просить тебя о помиловании.
– Помилования не жди. Сказала, что выпорю – значит, выпорю! Три подруги твои, которые распускали про меня сплетни, будут наказаны плетью здесь, а ты будешь высечена на площади, завтра в полдень. За все свои лестные слова обо мне и лихие подвиги всенародно получишь сорок плетей по голому заду!
– Чёрт, – куснула губу боярыня, – это много, тем более – от Касьяна! Но что поделаешь? Проиграла так проиграла. Значит, не повезло. А как, в таком случае, быть с деньгами? Ты говоришь, я тебе должна четыреста гривен за твой обоз! Ратмир мне сказал, что если отдам пятьсот – от публичной порки буду избавлена. Я хотела отдать пятьсот, да ещё проценты. Выходит, с меня – всё-таки четыреста? Хорошо.
Малуша задумалась, поглядев сперва на Ратмира. Тот покачал головой, как будто предупреждая её о чём-то. Это предупреждение было принято ею к сведению.
– Боярыня, – с неприкрытой досадой проговорила она, цокнув языком, – тебе ли со мной сейчас вести торг, милая моя? Рассказать тебе, о чём вспоминает твой ненаглядный Улеб, который сидит у меня в подвале?
– Закрой-ка рот свой! – вдруг сорвалась Светозара на гневный крик. Резко выгнув спину, она впервые за пару лет встретилась глазами с Малушей. Та рассмеялась, а затем грозно стукнула кулаками по подлокотникам кресла.
– Смирно лежать! На пятки мои смотреть!
– Смирно я лежу, нечего орать на весь Новгород! – овладела собой боярыня Светозара, снова опустив голову, – не веду я с тобою торга! Ратмир велел нам всем принести тебе по две гривны золотом. Принесли! Решай поскорее, где будут меня наказывать – прямо здесь или всенародно, на большой площади? Если там, тогда я пойду домой и велю приказчикам отсчитать для тебя четыреста гривен!
– Сколько Ратмир сказал, столько и уплатишь за воровство, – лениво, но громко произнесла Малуша, сжав подлокотники, – а от порки пока избавлена. Но в субботу ты снова ко мне придёшь для важного разговора. Опять принесёшь две гривны. То будет плата за пироги и вино, которыми я тебя угощу. Откуда у босоногой холопки деньги, чтобы достойно принять такую великую госпожу?
– Приду непременно, – заверила Светозара, от большой радости засопев. Она не рискнула ещё раз поднять глаза, чтобы поблагодарить Ратмира хотя бы взглядом. Но в том, что её сопение адресовывалось ему, не было сомнений ни у кого, особенно у Малуши.
– И трёх подруг твоих, сплетниц, также освобождаю от наказания, – продолжала она, повышая голос, – а им, пожалуй, следовало бы всыпать ума в задние ворота! У них, по-моему, репы вместо голов и совести – ни на грош. Но они в субботу тоже ко мне пожалуют на обед. С деньгами, конечно же!
– Пошла вон! – рявкнула Таисья, плотно сжимая под юбкой тугие створки задних ворот и приподняв репу, повязанную платочком. Мамелфа и Улиания тоже начали возмущаться, но их никто не услышал, так как Таисья наращивала неистовство:
– Пошла на …! Кто ты такая? Кем ты себя возомнила? С какой это пьяной радости мы должны приходить к тебе на обед? Княгиня ты, что ли? Смердовка любечская! У Ольги мыла полы! Каждая из нас – в десять раз знатнее твоего сына, Владимира!
– Князь велел мне нещадно сечь злобных сплетниц, позорящих его сына и ставящих под сомнение его власть над Новгородом, – раздался ответ Малуши, когда Таисья умолкла, чтоб сделать вдох, – Ратмир это подтвердит. А уж ты, крикунья, и вовсе бы помолчала! Думаешь, твои ручки до локотков не замараны?
– Но не мы одни распускаем сплетни! – не унималась Таисья, – и Мирка сплетничает! Пускай и она в субботу к тебе идёт с двумя гривнами! Все здесь хороши! Все, все, все! Я могу про каждую рассказать с три короба! Да, могу! Послушайте, вы…
– Заткнись! – круто изогнулась лежавшая рядом Мирка, перекрывая вопли всех остальных уложенных баб, – не верь ей, Малуша! Она всё врёт! Мы ждали тебя с большим нетерпением! А вот эти четыре суки…
– Заткнитесь все! – ударила по земле рукой Светозара, – Малуша, останови этот балаган, иначе я здесь сама всех заткну! Тебе это нужно перед твоим крыльцом?
Малуша вскочила. Она была взбешена. Вновь сделалось тихо. Все с затаённым дыханием наблюдали за босоногой хозяйкой Новгорода, не зная, что она вытворит.
– Госпожа Малуша, я приглашён тобою на завтрак, – вдруг оборвал тишину Ратмир, – как бы не остыло всё на столе!
Малуша помедлила и кивнула. Было заметно, каких усилий ей стоило снова взять себя в руки. Ещё раз обведя взглядом лежавших перед ней баб, она повернулась, взошла опять на крыльцо и сделала тысяцкому поклон, подтверждая этим своё любезное приглашение. Взявшись за руки, тысяцкий и посадница вошли в терем. Сорок красавиц тут же поднялись на ноги. Отряхнув роскошные свои юбки, они направились бессловесной толпой к воротам. Боярыня Светозара шла впереди – высокая, мрачная, с шевелящимися ноздрями. Поскольку ни одного слуги поблизости не было, ей пришлось отпирать ворота. Прямо за ними была толпа, собравшаяся послушать, о чём будут говорить Малуша и Светозара. Когда боярыня вышла, толпа перед ней попятилась.
Глава девятнадцатая
Малуша очень легко утвердилась в Новгороде. Ещё бы – все знали, что Светозара лежала у её ног, в числе сорока знатных горожанок. Благодаря последним все также знали, о чём боярыня и посадница торговались. Многие, впрочем, слышали их беседу своими собственными ушами. За частокол никто заглянуть не мог, но толпа вокруг собралась немалая, а соперницы обсуждали свои дела весьма громко. Когда боярыня шла нетвёрдой походкой к своему терему, перед нею все расступались. Почти все кланялись, хоть могли бы этого
