Жан-Франсуа Намьяс - Дитя Всех святых. Перстень со львом
— Ну же! Нечего раскиселиваться!
Затем он пришпорил своего мула, чтобы тот пошевеливался быстрее, и затянул зычным голосом:
У монаха толстый зад!
Ай да зад! Ну и зад!
Со времени битвы при Нахере события не стояли на месте. Педро Жестокий не сдержал своих обещаний. Когда Черный Принц потребовал у него обещанные деньги, тот заявил, что его казна находится в Севилье, и, оставив Бургос, в который даже не вошел, удалился в этот большой южный город, где и заперся вместе со своей мавританской гвардией.
Принц ждал его несколько недель, пока не понял, наконец, что остался в дураках. Севилья находилась слишком далеко, чтобы можно было что-то предпринять. Ему оставалось только вернуться.
Стоял июнь, и дорога до Бордо была ужасна. Ни один из англичан не имел привычки к подобной жаре, поэтому они принялись для утоления жажды поедать местные водянистые фрукты: дыни, арбузы, гранаты, а также пить ледяную воду источников. Результаты оказались чудовищны. Вскоре почти все войско скрючилось от боли в животе, терзаемое тем самым недугом, из-за которого Франсуа лишился оруженосца.
Многие расстались с жизнью. Черный Принц, хоть и не умер, оказался в числе пострадавших от болезни. Когда армия вернулась в Бордо, он был лишь тенью самого себя. Лицо и тело у него раздулись, взгляд потускнел…
Всех французских рыцарей-пленников быстро освободили под обещание выкупа, кроме одного — Бертрана дю Геклена. Принц Аквитании оценил его как знаток и счел, что слишком опасно позволить ему уйти. Он заточил его в одной из башен своего Бордоского замка и оставил гнить заживо.
Хоть этот поступок и делал честь уму Черного Принца, но зато находился в противоречии с рыцарскими обычаями. Поэтому его собственная армия сначала удивилась, потом оскорбилась.
Первым преступить черту осмелился Оливье де Клиссон. 17 января 1368 года, на пиру, он встал из-за стола и заявил хозяину:
— Государь, ходят слухи, что вы удерживаете дю Геклена потому, что страшитесь его отпустить!
Черный Принц тоже встал. Первый раз ему в лицо бросили слово «страх». Со времени возвращения из Испании болезнь так и не покидала его, а расположение духа делалось все хуже и хуже день ото дня. Все гости умолкли. Принц был мертвенно бледен. Он поколебался мгновение, потом крикнул:
— Пусть приведут дю Геклена!
Некоторое время спустя появился дю Геклен между двумя стражниками. Заключение сделало его внешность еще более незавидной. Он был грязен до омерзения.
— Итак, мессир Бертран, как вы находите наше гостеприимство?
— Недурным, государь. Правда, мышей могло бы быть и поменьше, а птиц побольше.
Черный Принц надолго замолчал. Чувствовалось, что в душе у него идет ужасная борьба. Политическое чутье не позволяло ему выпускать дю Геклена из рук, но чувство чести диктовало совершенно противоположное. Будь он наедине со своим пленником, он наверняка склонился бы к первому решению, но он был не один.
Принц обвел глазами присутствующих… Все смотрели на него, все его храбрые капитаны, с которыми он одержал столько побед: Чандос, Ноулз, Калверли, Клиссон, капталь, его младший брат Ланкастер и, наконец, его восхитительная супруга, графиня Кентская, самая красивая женщина Англии, та, которая ввела моду на корсажи с разрезами по бокам и которая, по слухам, чтобы выйти за него замуж, велела убить своего мужа, Томаса Холланда… Мог ли он признаться всем им, что боится дю Геклена? Он торжественно сказал:
— Мессир Бертран, назначьте сами цену вашего выкупа.
— Сто тысяч золотых флоринов!
Поднялся крик. Сто тысяч флоринов были немыслимой суммой, ценой выкупа за принца крови.
— Вы смеетесь надо мной, мессир. Как бедный бретонский рыцарь сможет заплатить столько денег?
— Сир, одну половину заплатит король Франции, другую король Кастилии. А если они не захотят, то все французские женщины, умеющие прясть, сотрут себе пальцы в кровь ради моего освобождения.
Речь пленника покорила присутствующих. Сама принцесса приблизилась к нему. Нельзя было представить себе картину более удивительную, чем это дивное создание в своем платье из прорезного шелка рядом с грязным карликом, от которого несло крысами, плесенью и мочой.
— Мессир дю Геклен, я хочу стать первой дамой, которая внесет свою часть в ваш выкуп. Я предлагаю вам десять тысяч золотых флоринов!
В свою очередь и Чандос с Калверли предложили по пять тысяч. Прочие присутствующие на пиру тоже не захотели отставать, и через несколько минут осталось собрать лишь шестьдесят тысяч флоринов.
И заплатили их отнюдь не французские пряхи, а король Карл, Папа, Жанна де Пентьевр и прочие бретонские сеньоры… Дю Геклен вернулся на королевскую службу.
Тем временем изгнанный из Кастилии Генрих, возвратившийся в свою страну с горсткой соратников, умножал свои успехи. Как и в первый раз, все города открывались ему навстречу. Тирания Педро Жестокого, еще более необузданная с тех пор, как он отвоевал власть, стала невыносимой. И вот, 1 февраля 1368 года Генрих торжественно вступил в Бургос, а его соперник, как и раньше, предпочел сбежать со своей мавританской гвардией.
Франсуа и Бидо ле Бурк добрались до Бургоса несколько дней спустя. Прибытие французского рыцаря и его товарища немало обрадовало Генриха Кастильского. Он узнал во Франсуа незадачливого соперника Калверли на турнире, и, поскольку тот вернул Лумиельское графство, отдал титул ему. Вот так Франсуа де Вивре стал графом де Лумиель и испанским грандом.
Из Бургоса Франсуа отправил с королевским гонцом письмо в Вивре, первое со времени своего отъезда. Он успокаивал домочадцев относительно своей судьбы и призывал их к терпению, поскольку сам не знал, когда вернется.
Король предложил ему место во дворце, но Франсуа предпочел на следующий же день по своем прибытии в Бургос вернуться к герцогу Лерме. Леонора встретила его, сияя. Она была обручена. После свадьбы, назначенной на ближайшую весну, она собиралась последовать за мужем в его замок. Франсуа поздравил Брисеиду, разбившую, наконец, свои оковы, и спросил ее, что она сделает со своими птицами. Она улыбнулась:
— Я выпущу их на волю в день своей свадьбы!
Через месяц армия Генриха Кастильского выступила в поход. Как и другие города, свои ворота открыл ему Мадрид, и они продолжили свое движение на юг. Педро Жестокий укрылся в Севилье. Но прежде чем приняться за этот город, необходимо было овладеть Толедо, самой мощной крепостью Испании.
Осада Толедо началась в марте 1368 года. Новый граф Лумиельский не уставал восхищаться его могучими стенами, которые омывали воды Тахо, столь же грозными, сколь и прекрасными, сложенными из огромных каменных блоков. С особым удовольствием любовался он воротами Пуэрта дель Соль, Пуэрта де Бисарга, Пуэрта д'Алькантара, которые наглухо закрывали город. Было в их архитектуре нечто от сарацинского искусства. Франсуа даже казалось порой, что он действительно в крестовом походе.
