Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1
— Но не безумие ли? — спросил де Гиш своего спутника, когда они отошли от дома Граммонов. — Вы нападаете на д’Артаньяна, и это при Рауле!
— Разве запрещено нападать на д’Артаньяна?
— Да разве вы не знаете, что д’Артаньян представляет собой четвертую часть того славного и грозного целого, которое называлось мушкетерами?
— Знаю, но не вижу, почему это может мешать мне ненавидеть д’Артаньяна.
— Что же он вам сделал?
— О, мне? Ничего.
— Так за что же вы его ненавидите?
— Спросите об этом у тени моего отца.
— Право, дорогой де Вард, вы меня удивляете. Д’Артаньян не принадлежит к числу людей, которые, возбудив ненависть к себе, уклоняются от сведения счетов; ваш отец, как мне говорили, тоже не любил оставаться в долгу. А ведь не существует таких обид, которые не смывались бы кровью после честного, хорошего удара шпаги.
— Что делать, мой дорогой? Между моим отцом и д’Артаньяном существовала вражда. Мне, еще ребенку, отец говорил об этой ненависти и завещал ее мне вместе с остальным наследством.
— И эта ненависть относилась только к д’Артаньяну?
— О, д’Артаньян слишком был связан со своими тремя друзьями; поэтому доля ненависти, конечно, приходится и на них.
Де Гиш, не спускавший глаз с де Варда, внутренне содрогнулся, увидев улыбку молодого человека. Что-то похожее на предчувствие проникло в его сознание, и он мысленно сказал себе, что прошло время открытых поединков между дворянами, но ненависть, гнездясь в глубине души и не выливаясь наружу, тем не менее остается ненавистью; словом, после отцов, которые страстно ненавидели друг друга и сражались на шпагах, явились сыновья, тоже ненавидящие друг друга, но избравшие оружием интригу и предательство.
Не Рауля, конечно, подозревал в предательстве и интригах де Гиш: он содрогнулся от страха за Рауля. Эти тяжелые мысли омрачили лицо де Гиша, между тем как де Вард вполне овладел собой.
— Впрочем, — добавил он, — я ничего не имею лично против де Бражелона; я его совсем не знаю.
— Во всяком случае, де Вард, — заметил де Гиш довольно суровым тоном, — не забудьте одного: Рауль — мой лучший друг.
Де Вард поклонился.
Они вскоре очутились у Пале-Рояля, окруженного толпой любопытных.
Приближенные Филиппа Орлеанского дожидались его приказаний, чтобы сесть на коней и составить свиту послов, которым было поручено привезти в Париж принцессу.
Де Гиш оставил де Варда и Маликорна около большой лестницы и поднялся к принцу. Он пользовался такой же благосклонностью принца, как и шевалье де Лоррен, который терпеть не мог де Гиша, хоть и улыбался ему.
Молодой принц сидел перед зеркалом и румянил щеки. В углу кабинета на подушках разлегся шевалье де Лоррен; его длинные белокурые волосы только что завили, и теперь он играл своими локонами. Принц обернулся на шум и увидел графа.
— А, это ты, Гиш, — сказал он, — пожалуйста, подойди к нам и скажи мне правду.
— Ваше высочество знает, что это мой недостаток.
— Представь себе, Гиш, противный Лоррен огорчает меня.
Де Лоррен пожал плечами.
— Чем именно? — спросил де Гиш. — Кажется, у шевалье нет такой привычки.
— Он уверяет, — продолжал принц, — что принцесса Генриетта как женщина лучше, чем я как мужчина.
— Берегитесь, ваше высочество, — сказал де Гиш, хмуря брови, — вы требовали от меня правды.
— Да, — ответил принц с дрожью в голосе.
— Итак, я вам скажу правду.
— Не торопись, Гиш, — вскрикнул принц, — успеешь! Посмотри на меня хорошенько и припомни ее; впрочем, вот ее портрет, возьми.
И он подал графу миниатюру тонкой работы.
Де Гиш взял портрет и долго смотрел на него.
— По чести, — произнес он, — очаровательное лицо!
— Да посмотри хорошенько на меня, смотри же! — воскликнул принц, стараясь привлечь к себе внимание графа, целиком поглощенного портретом.
— Изумительное, — прошептал де Гиш.
— Право, можно подумать, — продолжал принц, — что ты никогда не видел этой маленькой девочки.
— Я ее видел, ваше высочество, правда, лет пять тому назад; а между двенадцатилетним ребенком и семнадцатилетней девушкой — большая разница.
— Ну, говори же свое мнение.
— Я думаю, что портрет приукрашен, ваше высочество.
— О да, это верно, — с торжеством сказал принц. — Художник ей польстил. Но, предположив даже, что она такая, выскажи свое мнение.
— Ваше высочество очень счастливы, имея такую очаровательную невесту.
— Хорошо, это твое мнение о ней, а обо мне?
— Я считаю, ваше высочество, что для мужчины вы слишком красивы.
Шевалье де Лоррен расхохотался.
Принц понял иронию, которая заключалась в мнении де Гиша о нем, и нахмурил брови.
— Не очень-то любезные у меня друзья, — проворчал он.
Де Гиш в последний раз взглянул на портрет и неохотно вернул его принцу:
— Положительно, ваше высочество, я предпочту взглянуть десять раз на вас, чем еще раз на принцессу.
Несомненно, де Лоррен усмотрел тайный смысл в словах графа, ускользнувший от принца, и потому заметил:
— Женитесь тогда!
Герцог Орлеанский продолжал накладывать румяна на лицо; покончив с этим, он опять посмотрел на портрет, полюбовался на себя в зеркало и улыбнулся.
Без сомнения, он остался доволен сравнением.
— С твоей стороны очень мило было прийти, — кивнул он де Гишу, — я боялся, что ты уедешь, даже не простившись со мной.
— Ваше высочество слишком хорошо знает меня, чтобы считать способным на подобную неучтивость.
— Ты, вероятно, хочешь попросить меня о чем-нибудь перед отъездом из Парижа?
— Да, ваше высочество, вы угадали, у меня действительно есть к вам просьба.
— Хорошо, говори.
Де Лоррен весь превратился в слух; ему казалось, что всякая милость, оказываемая другому, украдена у него. Де Гиш колебался.
— Может быть, ты нуждаешься в деньгах? — спросил принц. — Это как нельзя более кстати, я сейчас очень богат. Суперинтендант финансов прислал мне пятьдесят тысяч пистолей.
— Благодарю, ваше высочество, речь идет не о деньгах.
— Чего же ты просишь? Говори.
— Назначения одной фрейлины.
— Ого, Гиш, каким ты становишься покровителем! — презрительно заметил принц. — Неужели ты только и будешь говорить мне о разных дурочках?
Де Лоррен улыбнулся: он знал, что принц не любил, когда покровительствовали женщинам.
— Ваше высочество, — сказал граф, — я не покровительствую особе, о которой говорю вам; за нее просит один из моих друзей.
— А, это дело другого рода. А как зовут особу, за которую просит твой друг?
