Краткая история Латинской Америки - Джон Чарльз Частин
Другой господствующей силой, вездесущей и неизбежной, был патриархат – общий принцип, согласно которому небом и землей, городами и семьями правили отцы. Иберийское общество было более патриархальным, чем большинство американских и африканских, поэтому гегемонию отцов, по крайней мере отчасти, стоит считать наследием колониализма. Патриархат структурировал все социальные институты, в том числе исключительно мужскую церковную иерархию вплоть до Святейшего Отца в Риме. Иберийское право основывалось на патриархальных принципах. Мужья получали юридическую власть над женами и детьми. Состоятельные женщины вели замкнутый образ жизни, повсюду появлялись только с сопровождением и были изолированы от всех контактов с мужчинами вне семьи – дело чести в традиционной испанской и португальской сексуальной этике.
Честь была мерилом того, насколько хорошо мужчины и женщины играли предписанные им социальные роли. Избегание внебрачного секса становилось чем-то вроде высшей жизненной цели женщин, в то время как мужской сексуальной чистоте придавалось гораздо меньшее значение. На практике возможность содержать более одной женщины повышала статус мужчины, и многие обзаводились любовницами. С другой стороны, мужчины должны были защищать – в прямом смысле до смерти – девственность своих дочерей и сексуальную исключительность жен. Концепция чести часто приводила к дуэлям и наказанию чересчур свободомыслящих женщин. Корни этого паттерна, принесенного иберийцами из Средиземноморья, тянутся в дохристианские времена и кроются – о чем стоит упомянуть, чтобы понять логику и причину этого безумия, – в праве собственности. Внебрачные дети женщин рождались в семье и наследовали часть драгоценного имущества, которое распределялось между наследниками после смерти каждого из родителей. А отпрыски мужчин, можно сказать, прорастали на чьей-то чужой собственности. Таким образом, мужское распутство означало не потерю, а своего рода территориальную выгоду для семьи.
Женщин, разумеется, не устраивало, что с ними обращались как с имуществом и средством. Довольно часто, по-видимому, они для сопротивления использовали магию, причем как принесенную с собой из Иберии и Африки, так и традиционную магию коренных народов Америки, чтобы привлекать мужчин, манипулировать ими, избегать их или наказывать. Испанская инквизиция, конечно, тоже была настороже. В 1592 году инквизиция наказала бедную женщину из Лимы за то, что она про себя молилась, «чтобы мужчины возжелали ее». Такая разновидность европейской магии была призвана перенаправить силы католической литургии, например, если произнести молитву задом наперед. В записях инквизиции XVII века также обнаружены местные андские «ведьмы». Вина одной из них, Каталины Гуакайлано, состояла в том, что она пролила кровь морских свинок на священные камни, жуя коку и молясь: «О Господь Отец, который был сожжен, кто дает нам оросительные каналы и воду, дай мне еду». Ее представления о Боге, судя по всему, при католической внешней атрибутике оставались представлениями коренного населения, что давало ее народу духовную независимость от испанской религии. Перуанский священник сообщал, объясняя, почему приказал выпороть трех женщин, что «эти ведьмы не ходили ни на мессу, ни на уроки катехизиса». Вместо этого они публично не подчинялись ему и вдохновили всю деревню делать то же самое.
Двумя веками позже за тысячи миль от Перу, в Гран-Пара, что в устье реки Амазонки, португальская инквизиция собрала свидетельства о разного рода «нелегальных» методах лечения, включая дым, заклинания, зелья, талисманы, трясущиеся стены, связки трав и бестелесные голоса. Подобные вещи считались колдовством, продуктом амазонской и африканской религий. Европейская медицина того времени была сосредоточена на обескровливании пациента, но в Гран-Пара почти не было пиявок европейского типа, которых можно было бы использовать для лечения. Индейских и африканских ведьм вызывали респектабельные белые люди, отчаянно нуждавшиеся в лечении, и платили им за работу. В одном случае обвиняемыми были несколько белых вдов, которые, по-видимому, изучали местные традиции, а также, по словам обвинителя, «общались с мужчинами» из местных.
Женщины, несомненно, получали намного меньше удовлетворения от колониальной «системы чести», нежели мужчины: в ее рамках подозрение вызывала любая женщина, не живущая под контролем мужчин, особенно вдова. Другого выхода не было, и женщины учились жить с этими нормами, впитывая их, однако в полной мере этот довольно-таки высокий уровень касался только женщин, владеющих имуществом: люди неимущие по определению были практически лишены чести. В конце концов, бедные женщины часто работали вне дома – поварихами, прачками, торговками – и ходили по улицам одни, чего не стала бы делать ни одна благородная дама. Не все роли были почетными, как бы хорошо они ни были сыграны. У рабов, которые сами были чужой собственностью, на честь не было никакой надежды. «Заработать» ее были шансы только у самых выдающихся, таких как Энрике Диас – прирожденный боец, который в XVII веке вел бразильские войска против голландских захватчиков. Однако женщины коренных народов, в чьей социальной жизни сохранялись доколониальные гендерные модели, меньше ощущали тиски этой прискорбной системы.
В целом культурная гегемония сделала господство естественным и неизбежным для людей, над которыми простирала его. В этом заключалась ее страшная сила. Коренные и африканские народы в конце концов признали иберийских королей своими естественными правителями по божественному праву. Однако ситуация начинает казаться естественным «укладом мира» только после больших уступок. Слабые соглашаются на подчинение только после заключения наилучшей возможной сделки с сильными. Таким образом, женщины принимали патриархальное подчинение, но взамен требовали, чтобы мужчины выполняли обязанности хороших кормильцев и сильных защитников. Точно так же, став католиками, африканцы и коренные американцы уступили религиозную власть в обмен на защищенный статус христиан. Был, впрочем, и другой, более позитивный итог: ежедневные взаимодействие и взаимопомощь посредством транскультурации создавали новые самобытные латиноамериканские культуры.
Процесс транскультурации
Влиятельный кубинский антрополог Фернандо Ортис впервые применил этот термин к музыкальным и танцевальным традициям Кубы. Транскультурация, в каком-то смысле улица с двусторонним движением, контрастирует с аккультурацией – в этой аналогии улицей с односторонним движением, где одна культура заменяет другую. По мнению Ортиса, в Латинской
