Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров - Александр Александрович Бушков
Глава 6. Хождение встречь солнцу
Испанское завоевание Америки именовалось Конкиста – что, собственно говоря, и переводится на русский как «завоевание». Продвижение граждан новорожденных США на запад – «фронтир», а также «подвижная граница». Походы русских на восток в те времена получили название «хождение встречь солнцу» (если точнее – «хожение», так это слово тогда произносилось и писалось). Русские отряды двигались навстречу восходящему солнцу (кстати, по-польски «восток» так и будет – «восход», «запад», соответственно – «закат», север – «полночь», а юг – «полдень». По-моему, красиво и образно).
Запущенный однажды механизм работал исправно. Русских уже было не остановить – ни у кого из обитателей Сибири не нашлось бы сил и возможностей. Игру еще со времен Мансурова вела держава. Подробно описывать события, случившиеся после падения Искера, не стоит: за некоторыми исключениями, они выглядят довольно скучновато. В кратком изложении: царские воеводы с отрядами стрельцов, казаков и «служилых людей» методично и целеустремленно продвигались все дальше и дальше на восток, ставили многочисленные остроги (большинство из которых становилось потом городами), «объясачивали» местное население – иногда мирным путем, иногда, что греха таить, военным. Довольно быстро вдобавок ко всем имевшимся появилась еще одна головная боль – англичане, народец пронырливый и вездесущий. Они еще в 1553 году открыли морской путь в Архангельск (знаменитое плавание капитана Ченслера, автора весьма объективных записок о России, заслуженно считающихся до сих пор ценным историческим источником). А в 1583 году английская королева Елизавета отправила Грозному личное послание, в котором, как сказали бы в Одессе, просила сущих пустяков: всего-то навсего предоставить английским купцам монополию на торговлю в портовых городах Русского Севера и разрешить им посылать корабли в устья сибирских рек.
В Москве прекрасно понимали, что кроется за второй просьбой: англичане получили бы прямой выход на сибирские племена, добывавшие пушнину. Русским оно надо? Иван Грозный, пристукнув в пол своим знаменитым посохом, велел написать ответную грамоту, в которой были такие строки: «А о реке Оби, да о Изленде реке (Енисей. – А. Б.), да о Печере реке о тех урочищах им отказать».
Британцы не унялись – не те ребята. За Урал стали проникать агенты английских торговцев мехами. Их старательно отлавливали и вышибали за пределы Московского царства, на мой взгляд, проявляя излишний гуманизм: думается мне, если бы повесили публично пару-тройку таких молодчиков, другие поостереглись бы лезть в Сибирь…
Русские продвигались все дальше. Но еще довольно долго то там, то сям мелко пакостил неугомонный Кучум. Серьезной угрозы он никогда больше не представлял, но стал чем-то вроде назойливой мухи и надоел хуже горькой редьки как русским, так и сибирским татарам и местным племенам. Происходившее напоминало бесконечную песню табунщика: время от времени Кучуму удавалось собрать несколько сотен джигитов, он нападал на русские остроги послабее, русские его разбивали, Кучум бежал, через какое-то время, отсидевшись в глуши, собирал новый отряд, и все повторялось сначала…
Так тянулось годами. Кучум, простите за выражение, стал как чирей на заднице – болезнь не смертельная, но хлопот причиняет немало. Несколько раз его находили русские парламентеры и по-хорошему предлагали бросить дурить. Обещали даже, что отдадут ему Искер и официально признают его право именоваться ханом сибирским и тюменским – при том непременном условии, что он принесет московскому царю клятву верности. Однако склочный старикан всякий раз, гордо подбоченясь, отвечал: только незалежность и никак иначе! Хай живе вильна Сибирь! (Имейся тогда бандеровцы, они бы его обожали как непримиримого борца с «москальским игом».)
Как гласит русская пословица, не все коту Масленица, придет и Великий пост… В конце концов Кучум окончательно заигрался – стал жечь татарские селения и убивать тех татар, что согласились платить русским ясак. Местное население на него не на шутку обозлилось – и к русским воеводам, отправлявшимся на поиски Кучума (ловля Кучума за эти годы стала прямо-таки видом спорта), совершенно добровольно присоединялись конные отряды татар, в первую очередь тобольских – там Кучум более всего наследил. Дошло до того, что Кучум не мог собрать и пары десятков способных воевать сподвижников. Видя, что карта бита, старый пакостник наконец-то сломался. Отрекся от титула в пользу Алея и с кучкой уже не воинов, а просто слуг канул в полную неизвестность.
Именно так. Точных сведений о судьбе всеми брошенного и никому уже не нужного Кучума никогда не доискаться. Более-менее известно время его смерти: весна 1601 года (а может, чуть раньше, а может, чуть позже, есть разные версии). Обстоятельства его кончины опять-таки покрыты мраком. По самой распространенной версии, его зарезал кто-то, не хотевший портить отношения с русскими: то ли ногайцы, то ли калмыки, то ли бухарцы. По менее распространенной, брошенный уже абсолютно всеми и ослепший отставной хан помер своей смертью где-то в совершеннейшей глуши. Согласно очередной русской пословице, жил грешно и умер смешно…
Потрепанное знамя «национально-освободительной борьбы» валялось на пыльной обочине недолго – его быстро подхватили последний имевшийся в наличии «сибирский хан» Алей и два его младших брата. Некоторое время эта троица, как наскипидаренная, металась по Сибири, тщетно пытаясь организовать хоть какое-то подобие джихада, добиралась даже до башкир, уговаривая их взбунтоваться.
Однако ситуация изменилась бесповоротно. Русским давным-давно добровольно сдались и мать царевича Маметкула (должно быть, прослышав, что сына на Москве не обижают, наоборот), и знатные родственники Кучума, и влиятельные мурзы, чутко уловившие текущий момент и желавшие сохранить свои улусы. Башкиры бунтовать отказались и Кучумовичей без церемоний выставили. Прочее местное население тоже не горело желанием подниматься на «священную войну»: очень многие успели уяснить, что русские пришли всерьез и насовсем и нужно как-то с ними уживаться.
Кучумовичам пришлось еще хуже, чем батьке Кучуму в последние годы его путаной жизни. Батьке, по крайней мере, удавалось время от времени собрать несколько сотен готовых партизанить воинов. Был случай, когда против «партизан» пришлось посылать довольно серьезный отряд князя Андрея Елецкого: полторы тысячи казаков, стрельцов и взятых на службу польско-литовских пленных, четыреста татар и башкир из Уфы и Казани, пятьсот пятьдесят сибирских татар. Эти
