Проклятье Жеводана - Джек Гельб
Перемены в моем поведении не могли не радовать отца. Он с большим участием следил за моим самочувствием, стараясь при этом не быть слишком навязчивым.
После обеда мы проводили время вместе в его кабинете. Отец разбирал письма и бумаги, а я, будучи от природы неспособным попросту вести какое-либо дело, полулежал в кресле, закинув ноги на один подлокотник, а голову опустив на другой.
Изредка мы перекидывались парой слов, но не более. Мы оба предпочитали тишину за работой, и даже спокойный умеренный разговор, продолжающийся слишком долго, рядом со мной был способен знатно мне подействовать на нервы.
Отец же обладал большей выдержкой, но это вовсе не был повод испытывать его на прочность.
Я лежал в кресле, покачивая ногой, с которой уже спала мягкая бархатная туфля, но я был слишком увлечен чтением, чтобы даже заметить это.
В моих руках находилось настоящее сокровище, чудом уцелевшее в годы рьяного обострения цензуры, когда его величество Людовик Возлюбленный в приступе особенно богобоязненного настроения уничтожил добрую половину трудов, подобных тому, что сейчас я читал.
Эта книга была посвящена таинству Великого Делания, фундаментального понятия в алхимическом искусстве. Моя душа особенно пылала страстью к подобным откровениям. Будучи человеком по природе отнюдь не расточительным, я не вел счета деньгам, когда речь касалась подобных памятников литературы.
Труд представлял собой сборник эпиграмм, в которых были зашифрованы свойства металлов и веществ.
Помимо текстов меня поражали иллюстрации к каждой из них.
Все мое внимание было приковано к двадцать четвертой эмблеме с изображением волка, пожирающего человека в короне. На заднем плане тот же самый человек выходил из огня невредимый.
Я с пристальным вниманием рассматривал гравюру и, ведомый прильнувшим к моему сердцу порывом, осторожно коснулся кончиками пальцев бумаги.
Вложив закладку, я закрыл книгу, будучи твердо уверенным в том, что стоит пока уложить все, что уже успел прочесть, в своей голове.
Я поднялся с кресла, потянулся, надел обувь, поддев свалившуюся туфлю носком, и принялся прохаживаться по кабинету, держа драгоценную книгу под мышкой.
– Наскучило? – спросил отец, приподнимая взгляд от письма.
Я удивленно вытаращился на него, круто повернувшись на пятках.
– Боже, нет, – сразу же ответил я. – Мне надо перевести дух.
Отец кивнул и вновь опустил голову, склонившись над бумагами.
– Не клади ее на видное место, – предупредил меня он, обмакнув перо в чернила.
– Буду беречь, ценою жизни, – драматично вздохнул я, прижимая к сердцу сокровище.
– Гляжу, ты приходишь в себя, – со слабой улыбкой произнес отец, но сразу же его лоб рассекли хмурые морщины, а взгляд забегал с одного листа на другой. Видимо, где-то там, в расчетах, затесалось несоответствие, которое надо было разрешить как можно скорее.
Я подошел к нему и посмотрел через плечо, проглядывая упорядоченные строчки.
– Погоди, вот здесь, – произнес я, заметив не по смыслу, но по цвету чернил заметную странность.
Общее полотно темно-серого текста разнилось с маленьким куском, в котором говорилось о количестве малолетних работников на фарфоровой мануфактуре во Франкфурте.
Цвет чернил отличался не так уж и рьяно, чтобы замыленный взгляд отца приметил его.
– Вот где настоящая чертовщина, а не эта твоя алхимия, – вздохнул отец.
Я усмехнулся и похлопал отца по плечу.
– Что ж, оставлю тебя наедине с твоими демонами, а меня ждут мои.
Отец отпустил меня коротким кивком, даже не подозревая, насколько я был в тот момент серьезен.
* * *
Сегодня был особенный день и для меня безумно долгожданный. Я с пылким сердцем и чистой душой припадал в молитве, чтобы послать ангелов-хранителей всем, кто причастен к моему делу, ведь им точно не помешало бы ни заступничество земное, ни заступничество небесное.
Пасмурные тучи так и грозились испортить дороги, но благо сбылось милосердное чудо, и мои люди уже сегодня прибыли к нашему замку.
Я стоял на крыльце, накинув на одно плечо сюртук поверх белой блузы с высоким воротником-жабо. Мне даже боязно представить, сколько времени я провел вот так, в тревожном ожидании, когда уже явится мудреная повозка, и вот, вся она прибывала к крыльцу моего замка.
Колеса остановились с пронзительным скрипом. Меня удручил вид лошадей. Им, беднягам, не повезло с такой непомерной тяжестью, которую их запрягли тащить.
От сердца немного отлегло, когда мои конюшие быстро подоспели и приняли на себя заботу о загнанных жеребцах.
Тогда уже я мог без задней мысли предаться своему ликованию, оглядывая ту самую непосильную ношу.
На колеса были поставлены тяжелые клетки, в которых метались уже мои старые приятные знакомцы. Я все ждал, когда невежественная чернь из прислуги спросит, что это за собаки, и я отвечу, что это вовсе не собаки, а гиены из далекого Алжира.
Но моим намерениям было не суждено сбыться – кучеры были сильно загнаны долгой беспрерывной ездой, и уж суть их ноши, какой бы удивительной и экзотической она ни была бы, их ничуть не волновала.
Глубоко вздохнув, я отдал приказания своим здоровякам погрузить клетки на небольшие, но прочные колеса и затащить в замок.
Чего не сказать о двух горничных. Женщины были уже немолоды и, видно, заслышав какое-то оживление в коридоре, вышли поглядеть что к чему. Звонкий визг славно озарил стены замка, едва горничные разглядели через решетку сутулых гиен.
– Мадам, заверяю вас, – с улыбкой произнес я, положа руку на сердце. – Клянусь вам, звери не потревожат вас никоим образом. Те строительные работы, что кипели и днем, и ночью в подвалах, – и есть мои заблаговременные приготовления к приезду этих экзотических питомцев. Боже, мадам, вы так бледны, должно быть, переутомились. Прошу прощения, мне надо помочь там, внизу. Доброго дня, прошу, переведите дух, мадам!
Конечно, эти горничные не были единственными, кто в замке был в ужасе от новых жителей родом прямиком из солнечного рокового Алжира.
Пока мы шли к подвальным помещениям, то и дело доносились вопли и вздохи ужаса. Мне льстила, безмерно льстила подобная реакция.
Моим рассказам о плене у заклинателя гиен никто не поверил. Тогда я решил не биться ни с кем и согласился с тем, что эти видения попросту были навеяны моим разумом, который, очевидно, крайне редко пребывал в здоровом состоянии.
– Какого черта ты приволок в дом этих уродских псин, Этьен? – услышал я голос отца и жестом показал слугам, что они могут взять небольшую передышку.
– Это гиены, – гордо ответил я, указывая на тяжелую клетку. – Из Алжира.
Лицо его сразу переменилось от одного только упоминания этого города. Плечи заметно поднялись и опустились.
– Боже, – пробормотал он, потирая переносицу. – Вот к
