Василий Гурковский - Партизан Лейбу
Но, начиная с марта 1944 года, гитлеровцы окружили черные (пинские) болота и начали постепенно уже большими регулярными силами сжимать кольцо окружения, параллельно уничтожая попадающихся на пути партизан как в больших, так и малых группах. Был введен жесточайший террор против местного населения даже за слухи о наличии партизан в том или ином населенном пункте.
В Полесской стороне немцы оцепили практически всю партизанскую зону. В деревнях и селах зверствовали не только немцы, но и предатели-власовцы, а также эрзац-немцы, т. е. немцы из Чехии, Югославии и т. п.
Эти нелюди вели себя гораздо хуже, чем обычные немцы (германские). Они предчувствовали час расплаты за предательство, за кровь невинных людей, за мародерство и грабежи и выслуживались перед гитлеровцами, надеясь на их защиту в будущем.
Основная масса полесских партизан была вынуждена отойти в болота. Это были страшные места. Отряды перебирались на острова среди непроходимых болот. С острова на остров были сделаны «гребли», переходы из стволов деревьев, накатом в 3–4 метра. По этим греблям проходили люди, повозки, верховые лошади. Распутица, сырость, жить было негде, грязь кругом. Сделали несколько шалашей для командования и штабов, но немцы гнали дальше, прочесывали леса, обстреливали из орудий и минометов, а на ночь уходили в свои гарнизоны. Причем главным гарнизоном в этой зоне стала бывшая первая партизанская «Москва», село Фастовичи. Заняли они и партизанский аэропорт Зыслово.
Партизаны все дальше уходили в болота. Зрелище было печальное. Впереди шли партизаны, сзади – старики, женщины, дети, а с другой стороны болота идут немцы, беспрерывно обстреливая колонны.
Чем дальше в болота, тем сложнее стало передвигаться. Пришлось оставить лошадей и повозки, и налегке, без обозов и продовольствия, уходить от наседавших карателей.
Партизаны: держались из последних сил, но держались. И здесь сдали нервы у нового командира соединения Сколобанова. Он взял с собой четырех человек, в том числе свою жену и одного бывшего моряка из спецотряда, и оставив соединение на произвол судьбы, ушел за реку, пытаясь спастись, подумав, что в такой большой массе партизан и населения спастись будет более сложно. Бывший моряк из его группы переплыл ледяную реку, перетянул за собой немецкий телефонный кабель, держась за него перешли реку жена командира и его друг, а потом кабель оборвался, и командир соединения с еще одним участником этого похода скорее всего пошел ко дну реки.
Утром 9 марта к Тобиасу подошел командир спецотряда соединения, красивый такой высокий человек с бородой, его называли Александр Невский, и он многими своими качествами подтверждал это прозвище. Он попросил взять проводника-посыльного из штаба и провести разведку состояния бывшего партизанского аэродрома в Зыслово. Узнать, правда ли, что его заняли немцы.
Одна из лесных просек должна была выходить на Зыслово. Пробравшись с проводником к аэродрому, Тобиас увидел передвигающихся по нему немцев, а в одном углу несколько автоматчиков охраняли большую группу гражданских лиц. Все было ясно. Партизанам здесь делать нечего. Обернувшись, Тобиас не увидел своего проводника, он исчез. Добираться по незнакомым местам и болоту без проводника, тем более к вечеру, было довольно сложно и все же Тобиасу удалось к утру прийти на место стоянки партизан.
Он увидел потухшие костры, консервные банки и прочие следы остановки партизан, но никого на месте не было. Кто и куда ушел, было неизвестно, но Тобиасу опять повезло, после долгого блуждания по болотам он наткнулся на штаб своего бывшего отряда.
Партизанское соединение, брошенное своим командиром, искало выход. Позже, возвратившийся в Белоруссию Ветров скажет о Сколобанове: «По сути, он всегда был трусом, трусом и погиб».
Беда одна не бывает. После устоявшейся месяцами размеренной партизанской жизни окружение, болото, постоянные обстрелы, голод, холод, а главное – полная неразбериха, делали свое черное дело!
В штабе отряда, куда пришел Тобиас, присутствовало немного партизан, причем из разных отрядов. Командиров не было, что делать дальше, никто не знал. Тобиас подошел к ребятам и сказал: «Если будем сидеть на месте и ждать чего-то и кого-то, пропадем. Нас обязательно найдут и уничтожат. Есть предложение идти и искать основные силы соединения». С ним согласились идти несколько человек: один с ручным пулеметом, один автоматчик, один казак из конной разведки.
Когда они уже выходили из отряда, присоединились еще несколько партизан. Набралось 18 человек. Вышли вечером, никого из местных среди них не было, поэтому через несколько часов уткнулись в большое болото. На ночь оно покрывалось тонкой коркой льда, днем таяло. Обходя болото, зашли в какую-то деревеньку, их обступили местные жители, в основном женщины и дети, слезно умоляли взять с собой. Немцы рядом и в живых они их не оставят, так как мужья и родственники были в партизанах, и все знали об этом. Пришлось взять жителей с собой. Окружили их кольцом партизаны и пошли.
Надо было отходить через лес, группа же вышла на дорогу и тут же попала под огонь прочесывающих местность немцев. Заняли круговую оборону, женщин и детей уложили в середине, сами выдвинулись как можно дальше от них, чтобы насколько возможно, обезопасить.
Ровное место, день уже наступил, немцы. И их было достаточно много. Они все видели и, издеваясь, кричали: «Панянки, комен зи гир, партизанен капут!».
Потом начался неравный бой. Тобиас вскочил, понимая, что терять больше нечего, надо пробовать прорываться к лесу, который был метрах в ста, но что это были за метры!! «За Родину, за Ста…» – на этом и крик и бег, и жизнь, по его мнению, разом остановились.
Лежа без сознания, он через время где-то внутренне почувствовал какой-то страшный удар в голову. И все.
Солнце уже садилось, когда Тобиас пришел в себя. Подняться не мог, руки-ноги были как не его и страшно болела голова. Он осторожно осмотрелся. Рядом с ним лежали трое убитых, из тех, кто выходил с ним из отряда. Дальше еще и еще разбросаны тела партизан в разных позах и положениях.
Он, видимо, неудачно падал уже бессознательно, и как-то упал, подвернув руки. Правая сильно болела, левая вообще не управлялась. Рядом валялась его шапка. Когда он ее подобрал, в ней белели осколки костей. Как после выяснилось, пуля самортизировав на шапке, чиркнула его сзади по черепу и ушла дальше.
Он одел шапку, пощупал лицо, оно было окровавлено, но не от пулевого ранения, а от другого удара, который он ощутил в беспамятстве. Видимо, когда немцы перебили группу, то ходили проверяли, не осталось ли живых. Может кто-то из них в порядке «проверки» ударил его в лицо прикладом и в спешке пошел дальше, не заметив крови. Может что-то другое было. Как бы там ни было, когда он расстегнул свой финский френч, то увидел струйки крови, стекавшие с головы на белье, брюки, резиновые сапоги.
