Сергей Городников - Тень Тибета
– Они ему не простят, – отчитывался перед тайным советником лама-воспитатель. Оба стояли в просторной и душной юрте, закрытые от посторонних глаз опущенным пологом. – Как им не объясняй, а разбился их товарищ, и разбился в стычке с ним. Но главное другое. Он подал дурной пример остальным. Без моего разрешения бежал и скрывался два месяца, подрывая уважение к порядку и праву старших наказывать или поощрять за все их поступки. Подобный пример опасен для будущих воинов. И втройне опасен для тех, кому будет доверена охрана дворца и жизни Далай-ламы. Не подвергнуть его жестокому наказанию смертью или поркой и позорным изгнанием, значит, поощрить остальных к подобным действиям.
На тайного советника такой прозрачный намёк о его личной ответственности за последствия не произвёл впечатления.
– Я принял решение, – сказал он твёрдо. – Думаю, оно правильное, и будет одобрено Далай-ламой.
Воспитатель больше не возражал и с внешней почтительностью склонил голову перед его мудростью и правом делать окончательное заключение.
Они вышли из самой большой юрты, над которой обвисал укреплённый на штыре голубой стяг ламы-воспитателя. Полуденное солнце сияло жарко и ослепительно. Под его лучами напротив выхода из этой юрты застыл на коленях вновь остриженный Удача. Ладонями упираясь в бёдра, уставившись взором в землю, он сумрачно ожидал приговора и не рассчитывал на снисхождение. В суровом наказании были уверены и полсотни сверстников за его спиной. Предвкушая волнующее кровь зрелище, они выстроились на ровном и вытоптанном до проплешин в щетине травы ристалище между четырьмя юртами, в которых воспитанникам позволялось иногда укрываться особенно холодными ночами и в лютую непогоду. Тайный советник видел, многим из них не понравится, что сейчас будет произнесено.
– Он оправдан! – твёрдо и сухо объявил тайный советник. И когда некоторые зароптали, добавил, холодно повышая голос: – Кто нарушит это решение, будет жестоко наказан.
– Всем разойтись! – распорядился лама-воспитатель.
Они подчинились, однако некоторые хмуро, неохотно, видом показывая разочарование. Они ждали и желали совсем иного.
Удача смог убедиться в этом, когда молча встал с колен и направился первым делом к своему жеребцу. Он был удивлён такой развязкой не меньше остальных и не скрывал своего облегчения. Обходя дальнюю юрту, он столкнулся с похожими на злобных зверьков троими подростками-ойратами. Он свернул, поневоле задел плечом стоящего слева, и за юртой увидел Джучу с ближайшими приятелями. Ему явно давали понять, что лишь приказ мешает им наброситься на него всей шайкой. Самый широкоплечий неприметно лягнулся, целя ему в колено, но Удача на миг упредил удар, с наклона перехватил его щиколотку и рывком опрокинул противника носом в жёсткую траву. Тут же бросился от остальных к своему жеребцу, запрыгнул ему на спину и вызывающе рассмеялся над их прорвавшейся злобой. Подняв жеребца на дыбы, он остановил их его копытами, затем отпустил удила, и конь рванулся вперёд, вырвался из сужающегося полукольца враждебного окружения. Удача верхом ловко подхватил с земли своё седло и перевёл жеребца в галоп, скоро удаляясь в степь.
Тайный советник и, по его примеру, лама-воспитатель ни словом, ни жестом не вмешивались в разборку воспитанников.
– Хорошо, – негромко ответил тайный советник собственным размышлениям. Он неотрывно наблюдал за уменьшающимся наездником, который направлялся к подолам гор. – У него закалится воля в потребности непрерывно бороться за выживание и ради этого стать хорошим воином.
– Если выживет, он станет озлобленным и опасным волком, – заметил лама-воспитатель; будто возражая, однако не настолько, чтобы настаивать на своём возражении.
– Не думаю, – в ответ ему вполголоса вымолвил тайный советник. – Он получил образование у монахов в монастыре и достаточно умён. В нём есть жизненная сила, которая не даст ему озлобиться. Надо лишь укреплять в нём ум воина.
– Воина, который проиграл прежние Битвы? – вскинул левую бровь его собеседник, только сейчас поняв, что от него требуется в отношении данного подростка.
– Да.
Тайный советник отвернулся к юрте воспитателя, и телохранитель отвёл полог, впуская его внутрь, в душный полумрак.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НА СЛУЖБЕ У ДАЛАЙ-ЛАМЫ
1. Посвящение в воины
Горная речка, шумя и пенясь, выбегала к горной долине, как красавица из объятий колдуна, вырывалась из мрачных ласк тени скалы под щедрое солнечное сияние первого летнего месяца. Русло заворачивало к подножию скальной гряды, и быстро текущая вода набегала на валуны и булыжники у правого берега, обдавала их искрящимися брызгами, тогда как у левого берега в хрустальной прозрачности волнуемой плавными водоворотами заводи сыто резвились молодые лососи. Лососи рывками устремлялись против течения, добирались до прохладной тени скалы, а потом позволяли речке сносить их опять под золотистые лучи яркого света.
Вдруг они всполошились, бросились к валунам и попрятались под ними, настороженно высматривая – кто же их потревожил?
Тень пригибающегося к конской шее всадника скользнула от подножия гряды по мелкой гальке дна, и чёрные ноги гнедой лошади ступили в воду, чтобы в ней приостановиться. Судя по тени, всадник привстал в стременах, прислушался и осмотрелся. Лошадь наклонила морду к речной поверхности, но всадник натянул поводья, не позволяя ей пить, слегка пришпорил, и она осторожно зашагала против течения, растворилась в плотной тени скалы, где ноги её с каждым шагом всё глубже погружались в холодную воду. Хлюпанья воды там прекратились, и спустя минуту рыбы стали недоверчиво появляться из своих убежищ. Но вновь кинулись врассыпную и попрятались, когда частый топот копыт приблизился к берегу от долины. Тени небольшого отряда ловких и во всеоружии наездников первыми ворвались в речку, затем ноги коней шумно взбили воду и, поднимая со дна песчаную муть, пересекли её и выбрались на другой берег к подножью гряды.
Отряд торопился к чуть видимой за уклоном горы седловине перевала, и вскоре гулкий шум от него затих в отдалении. Чтобы умещаться под нависающим над водной поверхностью выступом, гибкий и широкоплечий, в свои двадцать лет похожий на молодого тигра, Удача прильнул к спине и короткой гриве кобылы, застыл как изваяние. Он вслушивался и не шевелился, пока не убедился, что никто в отряде не отстал, не повернул обратно. Кобыла терпеливо стояла на месте, брюхом касаясь речной поверхности, и тронулась лишь по молчаливому приказу, отданному сжавшими её бока пятками. Она выбралась из-под облепленного корнями кустов скального навеса, неспешно вернулась к светлым краскам дополуденного лета, ещё не потускневшим от душного зноя.
