Патрик О'Брайан - Помощник хирурга
— Именно так, — согласился Джек, удовлетворённо усмехнувшись. – Сейчас мне уже трудно вспомнить, в каком мы пребывали унынии. Что ж, едва бой закончился, американцы обращались с нами очень хорошо. Они обменяли большую часть команды«Явы» на военнопленных, а тех из нас, кому досталось, отправили в Бостон. Мэтьюрин любезно вызвался добровольцем чтобы присматривать за мной и другими пациентами.
— Вы были ранены? – вскричала она.
— О, всего лишь ружейной пулей в руку, — ответил Джек. – Но мне стало хуже, как это обычно бывает, и наверное я потерял её, если бы не доктор. Так мы оказались в Бостоне в качестве военнопленных. Наш обмен откладывали по разным причинам, и, посчитав ситуацию неприемлемой, мы с Мэтьюриным взяли шлюпку и вместе с Дианой Вильерс...
— Что, ради всего святого, она там делала?
— Она была в гостях ещё до того как началась война. Мы вышли в море навстречу «Шэннону», стоило тому показаться в гавани. Броук оказался настолько добр, что взял нас на борт и согласился доставить в Галифакс.
Обещанный дождь, тот самый, который предвещала жаба, начался весьма стремительно, и они бросились под крышу. Их появление осталось практически незамеченным: очередная пара, да и кроме того, перед ними вошла юная леди, вызвавшая гораздо большие пересуды. Её белое платье сзади было обильно испачкано мхом и покрыто зелёными пятнами от травы. Всё же вовсе невидимыми Смит и Обри не остались. Полковник Олдингтон бросил в их направлении обиженный сердитый взгляд. Когда Джек пил ромовый пунш чтобы согреться от сырости, мисс Смит на секунду отошла.
— Послушай, Джек, всё просто великолепно, но ты увёл мою пару. — сказал полковник.
— Я заметил, как ты её уводишь как раз когда собирался заявить о своих правах. Увидев вас, я был вынужден стоять там как дурак в течение целого танца и следующего. Так не делается, вовсе нет.
— Смелость города берёт, — ответил Джек, и довольный этой мыслью, начал напевать своим глубоким, удивительно мелодичным голосом:
Смелость одна,
Лишь смелость одна
Берёт города!
— Ха, ха, ха! Что скажешь, Том?
— Не знаю, что ты подразумеваешь под смелостью, — весьма раздражённо ответил полковник, — но если под этим ты понимаешь порядочность, то это твоё мнение, а не моё, вот всё, что я могу сказать. И даже больше: я услышал именно то, чего ожидал. Можно было бы порассуждать о репутации и посоветовать тебе не обжечься, но я не стану. Ещё мог бы посоветовать тебе поставить бокал и не пить больше – тебе уже хватит, но и этого я не стану делать. Ты всегда был своенравным.
Возвращение мисс Смит предупредило готовящийся Джеком резкий ответ: вновь зазвучала музыка и, снова увлекая её в танец, он подумал, что вино по-разному действует на людей – одни становятся мрачными и придирчивыми, другие вздорными илипечальными. На него же оно не производило особого эффекта, разве что заставляло быть ещё более человеколюбивым, а мир видеть ярче.
– Не думал, что может быть ещё веселее – сказал он, улыбаясь толпе, в которой, совершенно не осознавая своего конфуза, танцевала измазанная зелёным девушка, добавляя сборищу ещё больше радости.
— Как думаешь, Мэтьюрин, — сказала Диана в середине вечера, — Джек и мисс Смит не слишком выставляются напоказ? Они всё время танцуют в паре или прячутся по углам.
— Будем надеяться, что им это доставляет удовольствие, — ответил Стивен.
— Нет, ну правда, Стивен. Тебе, как другу, не пора ли намекнуть чем всё это чревато?
— Думаю, не стоит.
— А по-моему — самое время. Говорю тебе, эта женщина заставляет меня негодовать:
соблазнить беднягу Обри всё равно, что вытащить пенни из шляпы слепого – посмотри как сияет его физиономия и как он всхрапывает словно жеребец! Если бы на её месте была та зелёная дама, я бы молчала, но ведь это злодейка Аманда Смит...
— Злодейка, Вильерс?
— Конечно. Я познакомилась с ней в Индии, когда была ещё совсем юна. Она прибыла с рыболовным флотом, остановилась у своей тётушки, женщины с таким же длинным носом и такой же привычкой хватить через край. Вся компания приехала из Ратленда и они не привыкли к условностям: лошади медленны, а женщины скоры. Она там из кожи вон лезла, и здесь так же действует. Но армейские весьма осторожны, когда речь идёт о женитьбе, знаешь ли. Вовсе не так, как флотские. А сейчас её репутация – ну, не сильно лучше моей. Джеку и правда стоит поостеречься.
— Несомненно, эта особа кажется чрезмерно любезной. Но быть может виной всего лишь глупость, чрезмерный восторг?
— Не принимай всё на веру. Она может казаться истеричной, взбалмошной и неуравновешенной дурой, но когда речь идёт о корыстных целях, проявляет трезвый расчет. О нём ходит весьма широкая молва, моряки зовут его счастливчиком Джеком Обри. Говорю тебе, Стивен, только если не рухнет крыша, он закончит вечер в объятиях этой дамы. И тогда окажется в очень неприятном положении. Не стоит ли тебе ему об этом намекнуть?
— Нет, мэм.
— Нет. Что ж, возможно. Ты явно не сторож брату своему. Да и осмелюсь предположить, толку все равно было бы мало.
— Скажи мне, дорогая, — ответил Стивен, — что именно тебя беспокоит?
Она взяла паузу – три шага влево, три вправо – как по нотам – и дала ему тот ответ, какой он ждал.— О, пустяк. Когда я говорила с леди Харриет и миссис Вудхауз, появилась Анна Кеппел.
Обшарила меня взглядом, притворившись, что восхищается моими бриллиантами – не могла вспомнить, были ли они у меня в Лондоне, а уж такое ожерелье и подвеску она бы точно не забыла – спрашивала, ездила ли я за ними в Америку? Чем я была занята всё это время? Наглая женщина. И я заметила, что её тон был холодным. Полковник Олдингтон или какие-то старухи насплетничали, ей-богу!
Стивен сделал некоторые замечания по поводу бриллиантов и ревности, но она гнула своё.
— О, в такой вечер даже у такой страшной ханжи как Анна Кеппел, да будет на то воля божья, не найдётся камней, чтобы бросать в нас или быть чересчур злой. Но как же я надеюсь, что скоро подвернётся корабль! Леди Харриет — прекрасная женщина, но даже с учётом этого жизнь в таком месте, с ничтожествами вроде Олдингтона или Анны Кеппел, распространяющими всевозможныеragots[5] направо и налево, это сущий ад, долго жить в котором просто невозможно. Фу! Идём, Стивен!
Они танцевали в центре зала. Передав её другому партнёру и вновь получив назад, он увидел, что её настроение изменилось. Опасный блеск в глазах и вздёрнутая в намерении бросить вызов голова исчезли, а появились радость от танца и удовольствие от присутствия на балу с его купающейся в музыке толпой и чувством победы. Она выглядела прекрасной, как никогда раньше, и вновь Стивен подивился собственному бесчувствию. Когда она бросила взгляд сквозь танцующие пары и произнесла: «Мне нравится эта девушка, что испачкана зеленью», — он удивился ещё сильнее, ведь Диана вовсю веселилась, а в таком состоянии её можно было увидеть нечасто, и она была очаровательна. Вероятно, чёрствость являлась привычной частью его защиты, способом сделать ощущение внутренней пустоты более терпимым. Доктор совершенно точно чувствовал, как трепещет его сердце и не мог ничего с этим поделать. И опять же, он сам веселился гораздо больше, чем ожидал от себя: пустота, конечно, никуда не делась, заполненная не больше, чем чистый книжный лист после слова «конец», но находилась гораздо ниже, гораздо глубже его понимания в эту минуту. Оркестр исполнял середину менуэта Клементи в до мажоре, того самого менуэта, который они с Джеком переложили для скрипки и виолончели и часто играли вместе. И теперь, когда Стивен был погружён в него, погружён впервые в качестве танцора, знакомая музыка обрела новое измерение. Он стал частью мелодии, самой её сердцевиной вместе с другими двигающимися фигурами, составляющими её костяк, жил в новом мире, жил текущим мгновеньем.
