История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич
И снова, как часто случалось в прошлом, министры Константина уговаривали его покинуть столицу, пока еще есть время, и возглавить византийское правительство в изгнании в Морее, пока он не сможет отвоевать город, как это сделал Михаил Палеолог почти два столетия назад. Измотанный император потерял сознание, пока они говорили; но придя в себя, он был решителен, как и прежде: это его город и его народ, и он не может их покинуть.
26 мая султан провел военный совет. Он объявил, что осада продолжалась достаточно долго и пришло время для последней атаки. Весь следующий день шли приготовления, а второй день посвятили молитвам и отдыху. Атака должна была начаться рано утром во вторник 29 мая. Турки не пытались скрыть свои планы от защитников. В течение следующих 36 часов подготовительные работы шли без остановки; ночью турки разжигали огромные костры, чтобы солдатам было легче трудиться, а барабаны и трубы призывали их прикладывать еще больше усилий. На рассвете 28 мая внезапно настала тишина. Пока люди Мехмеда II готовились к завтрашнему дню, сам он отправился инспектировать позиции и вернулся лишь поздним вечером, чтобы тоже отдохнуть.
В этот последний в истории империи понедельник все в городе забыли о ссорах и разногласиях. Работа на стенах продолжалась как обычно, но все остальные жители Константинополя собрались на последнюю всеобщую молитву о заступничестве. Под звон колоколов самые почитаемые иконы и самые ценные реликвии вынесли из храмов и понесли в длинной, спонтанно собравшейся процессии, которая шла по улицам вдоль всех городских стен, останавливаясь для особых молитв в тех местах, где артиллерия султана могла сосредоточить огонь. Когда процессия завершилась, император в последний раз собрал своих командующих. Вначале он обратился к греческим подданным, сказав, что есть четыре великие ценности, за которые человек должен быть готов умереть: вера, страна, семья и государь. Сейчас они должны приготовиться отдать жизнь за все четыре. Итальянцев он поблагодарил за все, что они сделали, и уверил их в своей любви и доверии. Они и греки стали единым народом; с Божьей помощью они победят.
Наступили сумерки. Люди со всего города шли к храму Святой Софии. В течение последних пяти месяцев греки избегали входить в этот собор, считая его оскверненным латинскими богослужениями, которые не может принять ни один достойный византиец. В ту ночь литургические разногласия были забыты; Святая София как ни одна другая церковь служила духовным центром Византии, и в решающий момент люди могли пойти только туда.
Самая последняя вечерняя служба в главной церкви города стала и самой вдохновляющей. Те, кто нес службу на стенах, остались на своих постах; практически все остальные жители Константинополя – мужчины, женщины и дети – собрались в храме, чтобы получить причастие и помолиться о спасении. Служба еще шла, когда прибыл император. Вначале он попросил отпущения грехов у всех присутствовавших епископов, католических и православных, а затем причастился. Гораздо позже, когда в храме погасили все свечи, кроме нескольких постоянных светильников, он некоторое время молился в одиночестве, после чего вернулся во Влахерны, чтобы проститься с домочадцами. Ближе к полуночи он в сопровождении Георгия Сфрандзи в последний раз проехал вдоль Феодосиевых стен, чтобы удостовериться, что все готово.
Мехмед II подал сигнал к атаке в половине второго ночи. Внезапно тишину разорвал грохот барабанов и вой труб, смешавшийся с военным кличем турок, от которого кровь стыла в жилах; этот шум и мертвого бы поднял из могилы. В городе в тот же миг зазвонили колокола, оповещая всех жителей о начале последней битвы.
Султан знал: чтобы взять город, он должен не давать его защитникам ни минуты отдыха. Первыми он послал на штурм своих наемников – башибузуков. Они были плохо вооружены, почти не обучены и не обладали выносливостью, но их стремительная атака действительно внушала ужас. В течение двух часов они бросались на стены; затем, около четырех часов утра, пошла вторая волна – несколько полков анатолийских турок, великолепно обученных и дисциплинированных воинов. Они были близки к тому, чтобы пробиться в город, но защитники под командованием самого императора сомкнулись вокруг них, убили кого смогли, а остальных оттеснили за ров. Султан, как обычно, впал в ярость, но все же не слишком обеспокоился: победу должны были одержать не анатолийцы, а его элитный полк янычар – именно его он и бросил в бой.
У христиан не было времени прийти в себя перед третьей атакой. С мерным, безжалостным топотом, вселявшим ужас в сердца тех, кто его слышал, отборное войско Османской империи стремительно двинулось вперед, не нарушая строй, несмотря на град сыпавшихся со стен стрел, а оглушительная военная музыка, заставлявшая их идти в ногу, словно сама превратилась в оружие. Волна за волной они подходили и бросались на укрепления, рубили опоры, забрасывали на стены штурмовые лестницы, а потом по команде неспешно уступали место следующей волне и отдыхали в ожидании, пока снова настанет их очередь. У защитников возможности для отдыха не было. Битва продолжалась уже больше пяти часов, и вряд ли они смогли бы продержаться долго.
А потом произошла катастрофа. Вскоре после рассвета Джованни Лонго ранила арбалетная стрела, пробившая его нагрудник и вонзившаяся ему в грудь. Мучимого болью, его понесли на стоявший в гавани генуэзский корабль, и, прежде чем ворота снова заперли, генуэзцы хлынули наружу. Увидев это, султан немедленно снова бросил в атаку янычар, и вскоре греки стали отступать к внутренней стене. Оказавшись между двумя рядами укреплений, они стали легкой добычей для наступавших турок, и многие были убиты на месте.
В этот миг над башней, расположенной чуть севернее, взвился турецкий флаг. Примерно часом ранее делавшая обход группа турецких наемников обнаружила у подножия башни наполовину скрытую маленькую дверь. Это были ворота для вылазок из города, известные как Керкопорта, выходя через которые генуэзцы устроили несколько успешных набегов на турецкий лагерь. Башибузуки сумели открыть ворота и взобрались на башню. В суматохе они смогли водрузить там флаг, оставив ворота открытыми для остальных. Почти наверняка именно они, а не янычары первыми вошли в город; однако к тому времени все полки хлынули внутрь через появляющиеся бреши. Константин, сорвав императорские знаки отличия,
