Волхв - Сергей Геннадьевич Мильшин
– Ну, что у вас там, в городе, нового?
Смагин с удовольствием глотнул ледяного кваску:
– Ничего хорошего. Сегодня попы книги жгли.
– Как жгли? – хрустнул кулаками Вавила. – Да кто ж им позволил?
– А кто им запретит, коли сам князь попов поддерживает? Собрали целую кучу – по всему городу несколько сроков собирали, и Никифор подпалил. Я вон только две, – он кивнул на короб у двери, – и успел от огня уберечь.
Тяжело поднявшись, Вавила достал из короба увесистые тома.
– «Сказание о походе Александра на Русь», – прочитав на обложке первой, поднёс к глазам вторую. – «Про Буса славного и великую землю его Русколань». Да-а-а, – он аккуратно положил книги на стол. – Как же у этих поганцев руки-то не отсохли, такое богатство да в костёр?
Клёнка поиграл желваками:
– Так они и у христиан поддержку растеряют. Нельзя у нас так. А князь не понимает. Ему что попы на уши нашепчут, то он и делать рад. Своего разума у человека, будто совсем нет.
– Что делать думаешь с книгами? В городе их оставлять нельзя. Раз уж они так за них взялись.
Клёнка кивнул:
– Я тоже так думаю. Потому тебе и принёс, ты уж посоветуй. Может, у себя оставишь?
Кузнец почесал подбородок:
– У меня нельзя, я на плохом счету у попов – в церковь не хожу. Могут и нагрянуть. Но куда деть я знаю. Есть у меня один знакомец, за хребтом у Горючего камня живёт, на бывшем Васильчиковом хуторе. К моему соседу шорнику Кузьме иногда ходит, первоклассную сыромять сдаёт. Так вот ему такие книги можно отдать смело – не пропадут.
– А почему на бывшем?
– Так сожгли его, ещё лет двадцать назад. Мне этот человек и рассказывал. Капище искали Белбога. Не слышал?
– Не слышал. Как-то мимо прошло. Я же всё с сапогами, иногда, что на соседней улице делается, не ведаю.
– Ну вот теперь ведаешь.
– Неужто из-за капища людей не пожалели?
– А кто людей жалеет, когда боги промеж собой разбираются?
Клёнка помрачнел.
– Негоже так. Люди-то причём?
– Это ты так думаешь, хоть и христианин, а другие считают, что староверов только огнём исправить можно, в смысле, сжечь. А капище они так и не отыскали тогда.
– Капище мне не жаль, а вот людей зачем порешили – не пойму.
– А потому и порешили, что веру отцов своих не предали.
Сапожник опёрся на скрипнувшие плахи стола:
– Не понимаю, что происходит. Мы же все внуки Даждьбожьи, чего поделить не можем? Христос учил, хорошим людям объединяться надо в борьбе со злом. А у нас все наоборот – русичи – почти родственники, а ненавидят друг друга, как чужие.
– Это хорошо, что ты это понимаешь, плохо, что высокие мужи наши до этой простой истины додуматься не могут.
Чуть покачивая крутыми бёдрами, вошла Светозара с чугунком ухи в руках. Вавила подтянул под закоптелое дно деревянную подставку. Замолчали. Клёнка потянул носом:
– Какой запах! У нас в городе уха так не пахнет.
Зардевшаяся Светозара зачерпнула полный половник:
– Скажешь, Клёнка, тоже. Уха – она везде уха.
– Неправда твоя. У вас на природе всё вкусней, чем в городе.
Женщина налила две полные глиняные тарелки. Вавила тем временем нарезал каравай, прижимая его к груди.
– А себе что не налила? – Вавила замер с занесённой ложкой. – Садись с нами.
Светозара стянула с плеча узорчатое полотенце:
– Нет, побегу. У меня там заготовки остывают – хочу глянуть, что получилось.
– Ну беги, раз такое дело, – кузнец усмехнулся, разворачиваясь к гостю. – Как дитё малое. Первые стрелы мне помогла сделать – вот и невтерпёж.
Махнув подолом, разукрашенным оберегами-коловратами, Светозара умчалась. Мужики глухо застучали деревянными ложками.
После обеда Клёнка собрался уходить. Вавила не удерживал гостя:
– За книги не переживай. Я как передам, тебе сообщу.
– Узнай у него. Могу ли я когда к нему зайти – почитать?
– Узнаю. Думаю, не откажет старик.
– Ну, тогда здоровые будьте. Светозаре поклон передай, да скажи: уха у неё замечательная. Я лучше нигде не пробовал.
– Передам, ей приятно будет.
Коротко раскланявшись, они расстались.
Глава 5
Раскинув широкие, как у всех зрелых соколов-кречетов, крылья, рарог[15] Бранко оттолкнулся от руки в толстой кожаной перчатке. Над высоким разнотравьем луга мелькнула стремительная тень. Проскользив десятка два саженей, сокол включил крылья, с каждым мигом приближаясь к жертве. Перед ним, путаясь в густой траве, сумасшедшими прыжками улепётывал к лесу заяц. Князь Владислав резко опустил сжатый кулак, с которого только что сильная птица бросилась в погоню за добычей. Перехватив повод, резко поддал пятками под рёбра жеребцу. Тот даже присел в первый момент от неожиданности. И уже набирая с места в галоп, скосил недоумённо сливообразный чёрный глаз на хозяина: «Чего это он? Мог бы и помягче, я конь понятливый».
Князь не сомневался: русак обречён. Так уверенно и сильно заходил на дичь молодой рарог, что было понятно: зайцу не уйти. Правда, тот ещё не знал об этом. Нарезая зигзаги, косой упорно приближался к спасительным ёлкам. В диком переплетении разлапистых веток он бы легко нашёл укрытие. Сокол налетел на русака как ураган, сметая неодолимой силой. Князь приподнялся на стременах, невольно переводя жеребца на медленную рысь, чтобы лучше видеть битву в траве. Заяц пару раз с разбегу перевернулся, мелькая белым брюхом, и, не дожидаясь момента, когда кречет, рухнув, прижмёт его когтями и весом, изловчился, и крепкие задние лапы сильно махнули навстречу птице. Удар пришёлся в мягкое подбрюшье. Сокола отбросило на пару саженей в сторону. Бранка пискнул сильно и возмущённо – его ещё так крепко не били. С возросшей силой, не обращая внимания на боль в брюхе, сокол бросился в новую атаку, но заяц уже летел по прямой к первым ёлкам. Птица запаздывала. Ещё мгновение – и косой укрылся в спасительной тени ельника. Хищник, навернув круг перед колючими лапами, уселся на нижнюю ветку, склонив её почти до земли.
Владислав поморщился. Натянул поводья, удерживая жеребца на месте сильной рукой. По бокам заворачивали лошадей товарищи князя и приближённые. Потрава не удалась. Князь поднял сжатый кулак в перчатке. Учёный сокол, заметив призывный жест, сорвался с ветки. Снова мелькнула над лугом тень, и, ловя равновесие откинутыми назад крыльями, рарог опустился на выставленную руку. Владислав натянул на глаза птицы кожаный клобучок, расшитый золотой нитью, и птица успокоилась. Подъехавший сокольничий пересадил сокола на свою перчатку. Друг детства, поджарый и гибкий воевода Бронислав
