Советское – Лучшее! - Алекс Бертран Громов
В рассказе Константина Паустовского «Симферопольский скорый» один из героев рассказывает, что еще гимназистом часто ездил с отцом по этой железной дороге: «И где-то под Курском я увидел в сухой степи на краю оврага одинокую хату. Около нее не было даже плетня. Ветер нес пыль, и хата стояла в этой пыли, как в тумане… Однажды я увидел около хаты женщину, низко, почти до самых глаз, повязанную платком. Она растапливала глиняный очаг, а рядом в люльке, сделанной из старой корзины, лежал, должно быть, ребенок. Был виден край рваного ватного одеяла. Потом около хаты начали селиться новые люди, и постепенно выросла деревушка, такая же нищая и унылая, как и эта одинокая хата…»
Скульптура колхозницы на станции «Площадь революции»
Спустя несколько лет после революции рассказчик видит, как преображается убогое селение: «Появились молодые вишневые сады. Хаты помолодели. У завалинок зацвели красные и желтые мальвы. Однажды я увидел школьников. Они бежали с книжками. Межи, заросшие бурьяном, исчезли. Вся степь ходила волнами спелой пшеницы. Потом появилась ветряная электростанция… Вместо старых хат то тут, то там уже стояли новые дома, крытые черепицей. И вот однажды я увидел комбайн. Дело было под вечер. Он шел по степи весь в золотой пыли от заката».
Происходило преображение мира в сторону прекрасного. Ликвидации подлежали не только пустыри и трущобы, но и не подходящие к общей красоте явления и настроения. Было время, когда многим казалось, что это действительно возможно. Причем «неподобающее» даже не с идеологической точки зрения, а любой негатив. «Непонятное волнение сжало мне сердце, и я подумал, что ради этой прекрасной земли, даже ради одной такой девушки, как Полина, нужно звать людей к борьбе за радостное и осмысленное существование. Все, что угнетает и печалит человека, все, что вызывает хотя бы одну слезу, должно быть вырвано с корнем. И пустыни, и войны, и несправедливость, и ложь, и пренебрежение к человеческому сердцу» («Девонский известняк»).
Рождение новой реальности советского строя часто подавалось как исполнение заветных мечтаний и многих поколений трудящихся, и великих мыслителей прошлого, так или иначе обращавшихся к теме идеального устройства общества. «Бечо рисовал масляными красками на стене духана необыкновенную картину. Она изображала Колхиду в будущем, когда вместо обширных теплых болот эта земля зацветет садами апельсинов. Золотые плоды, похожие на электрические лампочки, горели в черной листве. Розовые горы дымились, как пожарище. Белые пароходы проплывали среди пышных лотосов и лодок с нарядными женщинами. В садах пировали мингрелы в галифе и войлочных шляпах, и ко всему этому детскому пейзажу простирал руки старик в черкеске, с длинными вьющимися волосами и лицом Леонардо да Винчи».
Эта вымышленная картина, описанная Паустовским в повести «Колхида» (1934), вполне соответствует впечатлениям о Грузии, которые были у людей позднесоветского времени. Богатая и процветающая республика СССР, с живописными видами, пышными садами и престижными курортами. Но в эпоху раннего СССР такая Грузия существовала только в мечтах и планах. Большую часть прибрежной суши собственно сушей можно было называть лишь условно – это были бескрайние малярийные болота, перемежавшиеся отрогами гор, к которым лепились редкие маленькие селения.
Реальность бедной местности с тяжелым нездоровым климатом тоже подробно описана в повести «Колхида»: «Дождь медленно надвигался с моря. Он лежал над водой, как тяжелый дым. В дыму белыми клочьями метались и визжали чайки.
– Двести сорок дней в году здесь лупит непрерывный дождь, – добавил Габуния.
– Пламенная Колхида! – пробормотал Лапшин. – Один ученый высчитал, что на землю ежегодно выпадает девяносто кубических километров дождя. По-моему, все эти дожди выливаются здесь.
Скульптура богини Ники, найденная в западной Грузии
Леса Колхиды стояли по колено в воде. Корни деревьев плохо держались в илистой почве. Несколько рабочих легко валили дерево, обвязав его цепью… Трава в этих лесах не росла. В них было темно, душно и почти не было птиц. Птиц заменяли летучие мыши. Леса стояли непроходимые и мертвые в тумане теплых дождей…»
У Паустовского в повести не упоминается никто из советских вождей, кроме Ленина. И то в весьма смелом для советской литературы эпизоде. Чтобы срочно изготовить необходимую для ремонта гидроузла на строящемся канале деталь, предотвращая наводнение, герой повести отдает на переплавку бронзовый бюстик Ильича. Переживает, но для него дело важнее даже советских сакральных символов. А местный охотник, человек опытный и храбрый, но абсолютно невежественный и поэтому наивный, понимает это так, что инженер горюет, поскольку лишился красивой блестящей фигурки. И в качестве утешения притаскивает найденную им среди болот «фигурку» побольше – уникальную античную статую.
И вот канал готов, скоро открытие, к которому приурочена сельскохозяйственная выставка. Паустовский описывает этот парад полезных растений подробно и красочно: «Тут были бамбуки и эвкалипты, розовые бататы, мучнистые и сладкие, и японская редька весом в восемь килограммов. Большие оранжевые шары грейпфрута напоминали по вкусу апельсин и лимон. В померанцевых плодах – в лимонах, апельсинах, кинканах и мандаринах – заложен таинственный витамин С… Лимоны, холодные, как бы облитые желтым цветом зари, лежали на подстилке из травы. Невская подняла лимон «ляймкват». Он был прозрачный. Сквозь тонкую кожицу просвечивали косточки. Этот лимон может выносить суровые зимы. Невская была уверена, что все растения субтропиков прекрасно вынесут климат Колхиды и ее редкие снежные зимы. Нужна лишь небольшая защита…
К плодам хурмы, карминным, покрытым сизым потом, нельзя было прикасаться: они от этого портились. Это были громадные плоды, в два килограмма весом. Из них делали сахар и сидр.
Рядом с хурмой лежала скромная мушмула, вылечивающая болезни почек, стояло за проволочной сеткой китайское лаковое дерево и лежали образцы тюльпанового дерева. Вертикальные слои древесины у него были не параллельны друг другу, как у всех нормальных деревьев, а завязаны в замысловатые узлы и узоры. Это придавало ему гибкость и твердость. Тюльпановое дерево разводили для аэропланных пропеллеров».
Начинается торжественная церемония открытия канала. Инженер Кахиани говорит в своей речи: «Величайшим преступлением было бы разводить на этих золотых землях – я извиняюсь за это сравнение – такие грубые вещи, как кукуруза и просо. Их вы сеяли всю жизнь, а теперь будете сажать чай, мандарины, рами и лимоны. Берег моря от Анаклии до Кобулет превратится в сплошную полосу курортов. Но не только в том ценность нашей работы, что мы осушаем болота и создаем новую землю, что мы в корне уничтожаем старую болотную растительность – ольху
