Война Кортни - Уилбур Смит
Хартманн коротко кивнул, когда стюард спросил, не хочет ли он выпить чашечку кофе перед взлетом. Он положил портфель на стол перед собой, открыл его и достал тонкую картонную папку с надписью "Streng Geheim", или "Совершенно секретно". В нем лежали два документа. Первый представлял собой копию протокола, а второй состоял из подробного комментария к протоколу, подготовленного его коллегой доктором Георгом Лейббрандтом, который присутствовал на конференции тремя месяцами ранее, 20 января 1942 года, на которой обсуждалась и принималась эта политика. Хартманн уже знал все детали протокола и все наблюдения Лейббрандта. Но никогда не повредит пройти через все это снова. Не было ничего более обнадеживающего, чем сидеть на собрании с уверенностью, что ты знаешь о предмете обсуждения больше, чем любой другой человек.
Хартманн снял со стола футляр и положил его к своим ногам. Он начал бегло просматривать наброски административной проблемы, решение которой протокол предлагал раз и навсегда. Он почти мог выучить ее наизусть, он читал ее так много раз, и вряд ли это был кусок прозы, который окупил бы повторное изучение. Язык был сухой, бюрократический:
Работа, связанная с эмиграцией, была впоследствии не только немецкой проблемой, но и проблемой, с которой пришлось бы иметь дело властям стран, куда направлялся поток эмигрантов.
Было уже восемь утра. Накануне вечером Хартманн работал допоздна. Его глаза начали стекленеть, когда он продолжал пахать:
Финансовые трудности, такие как требование различных иностранных правительств о предоставлении все больших сумм денег во время высадки, нехватка места для судоходства, возрастающее ограничение разрешений на въезд или их отмена, чрезвычайно увеличили трудности эмиграции.
Хартманн потянулся за кофе, который стюард поставил на стол в чашке и блюдце из тончайшего фарфора. Он отказался от предложенного сахара и сливок и залпом выпил горячий горький напиток. Он уже собирался вернуться к тексту протокола, когда его внимание было отвлечено появлением еще одного пассажира. Хартманн нахмурился. Его заверили, что во время полета его никто не потревожит. Он окинул взглядом весь отсек, гадая, кто мог повлиять на посадку в самолет, предназначенный для Министерства.
Новоприбывший был настолько высок, что ему пришлось пригнуться, когда он шел по проходу, чтобы не удариться головой о потолок. Когда он наклонился, его темно-русые волосы упали на лоб, заставляя его вернуть их на место. Он был одет в форму Люфтваффе, и если Хартманн правильно помнил, его знаки отличия были знаками Гауптмана или капитана, что означало, что он, вероятно, будет командовать эскадрильей из дюжины или около того самолетов. На его куртке также красовался Железный крест первого класса, многочисленные ленты кампании, значок пилота и значок штурмовика. Они предполагали выдающееся, но, возможно, не исключительное служение Отечеству. Но последнее украшение, которое бросилось в глаза Хартманну, пришитое к правой стороне мундира этого неизвестного летчика, изменило все. Это был немецкий золотой крест, вручаемый за неоднократные проявления храбрости, но только военнослужащим, которые уже имели хотя бы Железный крест первой степени.
Хартманн понял, что этот человек находится на борту самолета. Он был героем Люфтваффе. На Ju-52 летал личный состав Люфтваффе. Они будут только рады отвезти его туда, куда он захочет.
Хартманн вернулся к своей работе.
Новоприбывший занял второе место рядом с Хартманном, и между ними было меньше метра свободного пространства.
- Доброе утро, - сказал он, повысив голос, когда двигатели заработали. - Он снова улыбнулся.
Хартманн поднял на него глаза. Он был завидно красив, но вокруг его серых глаз пролегли глубокие морщины, а под ними-темные круги, и кожа, казалось, была туго натянута на его изящных чертах. В эти дни Хартманн видел этот взгляд повсюду. Это было лицо воина, который жил с большим стрессом и слишком мало спал, месяц за месяцем в бою.
- Добрый день, - ответил Хартманн. - Позвольте представиться. Я доктор Вальтер Хартманн и имею честь быть государственным секретарем в Министерстве оккупированных территорий.- Хартманн позволил себе легкомыслие. “Это мой рейс, на котором вы находитесь . . . что такое современная поговорка? . . . Ах да, ловлю попутку.”
Пилот вежливо рассмеялся. “Пожалуйста, простите меня за грубость, - сказал он. У него был баварский акцент, но утонченный, даже аристократический. “Как я мог подумать о том, чтобы подняться на борт вашего самолета и не представиться?- Он протянул мне правую руку. - Герхард фон Меербах, к вашим услугам. Я капитан эскадрильи в Люфтваффе. Но осмелюсь сказать, что вы уже и сами это поняли.”
Герхард никогда не считал себя воином. По профессии он был архитектором. Он хотел строить, а не разрушать. Его мечта состояла в том, чтобы использовать мощь промышленной империи Меербахов для создания доступного, легко изготовляемого жилья, чтобы трущобы ушли в прошлое, и каждый человек в немецком обществе мог жить в чистых, современных, функциональных домах.
Но все изменилось после того, как он помог семье Соломонов бежать в Швейцарию. Эсэсовцы обнаружили, что он сделал, и в лихорадочном настроении Германии в начале тридцатых годов, когда новый нацистский режим изменил не только законы страны, но и всю ее моральную основу, действия Герхарда были признаны преступными. Его старший брат Конрад к тому времени уже поднялся по служебной лестнице в СС и стал личным помощником группенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, одного из самых влиятельных людей в Рейхе.
Конрад никогда не испытывал к Герхарду братской любви. Он был бы счастлив, если бы его бросили в недавно открытый концлагерь Дахау. В конце концов, однако, сам Гейдрих пришел к выводу, что, в конечном счете, можно больше потерять, чем получить, заключив в тюрьму отпрыска одной из самых выдающихся промышленных династий Рейха. Вместо этого он назначил более изощренное наказание.
Герхард, заявил Гейдрих, должен был стать добропорядочным гражданином Рейха. Его послали работать на Альберта Шпеера, личного архитектора фюрера, помогая проектировать мощные здания
