Виктор Тихомиров - ЧАПАЕВ — ЧАПАЕВ
Душа Матрены всегда горела на подлецов и разбойников, и, если б не отказывали временами ноги, как давеча, она могла бы еще послужить с успехом на поприще борьбы с душегубами и, возможно, на переднем краю.
Матрена пробовала записаться в «дружинники» и не раз ходила на уличное дежурство, плотной шеренгой, с почти такими же, но помоложе, тетками. Они иногда пробовали задирать настоящих хулиганов, выставляя впереди себя локти в красных повязках с надписью «Дружина». Но те легко ускользали, отбежав шагов на пять и, делая с расстояния оскорбительные жесты, в издевку, предлагали пробежать наперегонки стометровочку.
Ноги, колени особенно, тормозили героические порывы Спиридоновой. Дружину пришлось оставить, но в милицейское отделение вдова иногда наведывалась, если долго никто оттуда не подходил к ней за накопившейся информацией. Там она подбирала собеседника из милицейских прямо у входа, у кого физиономия казалась посмышленней, или дежурному в двух словах сообщала, что к чему.
Это уже не первый был раз, когда Матрена, наблюдая злодейство, не имела сил чтобы вмешаться. В таких случаях гнев ее выходил наружу глазами, излучая неведомую силу и свет. Природа этого явления относилась к областям, не изученным и даже отрицаемым передовой наукой.
В этот день женщина осталась сидеть дома, чтобы послушать радиопостановку из жизни негров «Хижина дяди Тома». Она налила себе чаю и включила настенный репродуктор.
Неожиданно ход Матрениных мыслей повернул в новую сторону, ибо на глаза ей попалась висевшая почти в самом углу старая деревянная рамка, с дюжиной заключенных в нее пожелтевших от времени фотографий.
Старинные фотографии, это вам не портреты красками. По портретам, даже самым подробным, срисованным с неподвижно сидящей натуры, все же очень трудно потом, через много лет представить себе живого человека, так чтоб он хлопнул бы вдруг тебя по плечу или предложил, например, выпить. Нет того. Так и будет сидеть неподвижно, портрет портретом.
Изображенный на фотографии тоже шутить не станет, но может прямо шагнуть к вам и строго спросить о чем либо, потому что на старой фотографии человек всегда старше вас и строже. Даже если он фотографировался юношей, а вы достигли почтенного возраста. Носы и уши те же, не поменялись, но в глазах совсем что-то другое, отраженное совсем другой жизнью. О более поздних, появившихся в огромном множестве, цветных фотографиях речи не идет, поскольку в них совсем нет никакого смысла.
Почетное место в рамке, среди прочих снимков, занимал поясной портрет усатого мужчины, с четырьмя Георгиевскими крестами на груди, высунувшегося из клепаной башни броневика, над белой надписью: «Бей белых!» и смотрящего поверх бинокля прямо в глаза вдове, как бы с немым вопросом: «Ну что, нашла другого?»
Задумчиво пожевав губами, Матрена вдруг поднялась, будто ей подложили на стул живого ежа, и решительно направилась в сторону кухни.
Вдова занимала под жительство небольшую квартиру в первом этаже старинного дома. Кухня ее примыкала к всегда запертому на огромный кованый крюк «черному ходу». Топором, взятым ею за ведром в углу, вдова поддела крайнюю кухонную половицу и принялась ее отсаживать, раскачивая и шатая. Та протестующе скрипела, но оставалась недвижима. Матрена горячилась, добавляла натиска, но в ответ на это, топор вырвался, будто живой, отгрызя лишь край и заплясал по полу, лязгая увечной сталью.
Вдова нехорошо ругнулась и, ухватясь за топорище ловчее, принялась за дело вновь. Вскоре половица приобрела растерзанный вид и наконец, страшно скрипнув гвоздем, отскочила с места, обнажив зеленую могильную полость, от которой кинулись в разные стороны рыжие тараканы. Еще две доски не оказали такого сопротивления, и взору открылся тайник, источавший грибной дух и наполненный замечательными предметами старины.
Предметов было два: надежного вида плоский ящик на висячем замке и, вымазанный машинным маслом, до половины ушедший в землю пулемет «максим» в полном сборе, о двух стальных колесах и с коробкой набитых патронами лент. Сейчас бы и в дело.
Созерцание старинных предметов всегда человека повергает в некоторый столбняк, поскольку он как бы соскальзывает в прошлое. Любовь к собственной юности движет им, и охота задержаться там подольше или застрять насовсем. Можно прожить так целую вторую жизнь и, когда срок ее приблизится к моменту созерцания, человек этот вновь очнется и будет жить дальше, как ни в чем не бывало. Некоторым охотникам удавалось совершать такое помногу раз. Такими способностями, за счет долгих упражнений, в совершенстве овладевают различные филателисты, нумизматы и прочие собиратели старины. По этой причине и в цене у них такие предметы, на которые простой человек запросто наплюет и забудет, а коллекционеры без них, как без рук, ни за что не смогут достичь желаемых наслаждений. И Матрена замерла в созерцательной неподвижности над кладом и, будто ветром, унесло ее память в прошлое.
…
В юности Матрену соблазнил один юнкер, по имени Арнольд Несуразнов и довольно скоро бросил, воспламенив в ней доселе дремавшее острое чувство классовой ненависти. Она ведь была простой фабричной девчонкой и сиротой, а он, гадюка, объявился из выбившихся в дворяне купцов. Дед его некогда много пожертвовал на армию во время турецкой компании, а после, поругавшись однажды с женой на почве ее не совсем беспочвенной ревности, собрал на свои средства отряд ополчения, и, возглавив его, отправился прямиком на театр военных действий в самое нужное место и оказался там в самый нужный момент. Там ему оторвало руку. Государь и пожаловал его дворянством.
Девушка, правда, не так уж чтобы совсем была проста, посещала даже курсы изобразительства и ваяния при фабрике, организованные одной помещицей и княгиней для сирот. Там их учили вырезать ножницами профили, клеить фонарики, лепить из глины и рисовать карандашом, чтобы отвлечь от более вредных занятий.
Учителем же был крупный бородатый мужик с хриплым голосом и вытаращенными глазами, такой страшный, что Матрена не всегда и понять могла, о чем он толкует. Между тем, тот похваливал ее своим нечленораздельным голосом, в виде звериного рыка, за верный глаз и твердую руку. Иногда он норовил, в момент разъяснения, принять девушку за талию, чем повергал Матрену в ужас и паралич сознания. Впрочем, он со всеми барышнями так обходился. Но Матрене после снились ночью такие сны, о которых она никому бы не смогла рассказать, не сыскала б слов, и вспоминать их она страшно стыдилась, потому что учитель был там главным действующим лицом.
По всему этому девушка зачастую занятия прогуливала, отправляясь, лучше, на каток.
