Константин Сергиенко - Тетрадь в сафьяновом переплете
Сегодня был первый день мая. Я люблю этот благодатный месяц, время цветенья и свежей зелени. День выдался преотличный. Голубое небо застила дымка, поэтому солнце палило не жарко. Позванивала быстрая Карасу, все дальше уводя нас меж крутых, обрывистых скал. Я заметил, что многие из них сложены из серого мрамора, и сразу подумал о статуе государыни-императрицы, которую старый граф повелел возвести на берегу моря. Есть тут, наверное, и свой гранит.
Петр Иванович захватил с собой подзорную трубу, время от времени он останавливался и предлагал ее леди Кенти. Сам же продолжал свои расспросы про госпожу Черногорскую.
— Я чувствую, граф, что вы бы гораздо охотнее ехали сейчас с ней, чем со мной, — сказала на это леди Кенти.
— Ваше общество доставляет мне величайшее удовольствие, миледи, — сказал Осоргин, — но не скрою, что подруга ваша мне тоже любопытна.
— Уж не влюбились ли вы? — воскликнула леди Кенти.
— Меня всегда влекла неизвестность, — ответил граф, — в Лейпциге я долго преследовал одну скрытную незнакомку. Она всегда выходила, завернувшись в темный плащ, и избегала показываться на публике. Потом оказалось, что это жена какого-то старого банкира, сбежавшая с его золотом.
— И вы были разочарованы!
— Да уж чем же здесь обольщаться?
— Ну, а если тайна госпожи Черногорской в таком же роде?
— Готов поклясться, что это не так, — ответил граф. — Непонятно только, зачем она открыто именует себя инкогнито. Если ей хочется путешествовать втайне, зачем же возбуждать интерес?
— Дорогой граф, вы наивны, — сказала леди Кенти. — Неужели кто-то поверит, что она какая-то безвестная госпожа Черногорская? Разве верили в Европе княгине Дашковой, когда она представлялась бог знает кем? Игра в жмурки здесь неуместна. Моя подруга заявляет открыто: «Я не хочу называть своего истинного имени, зовите меня госпожой Черногорской».
— Но кто же она? — воскликнул Петр Иванович.
Леди Кенти пожала плечами и засмеялась.
— Когда скрывают свое имя, на это бывают причины, — говорил Петр Иванович. — Мне госпожа Черногорская объявила, что путешествует по высочайшей воле, подорожная ее подписана князем Потемкиным, ее сопровождает эскорт, пред ней преклоняется сам Струнский, мановением руки она вызволяет людей из беды. Так что же все это? Хорошенькое инкогнито! С одной стороны, укрывание имени, с другой, открытый кураж влияньем, богатством.
— Да отчего вы раздражаетесь, граф, — смеялась леди Кенти, — слово «кураж» тут не к месту, и, уж поверьте, если и есть у госпожи Черногорской влиянье, она употребит его с благой целью.
— Но зачем скрывать имя? — снова сказал граф. — Я бы допустил, что она иностранная особа высокого происхождения, но госпожа Черногорская говорит по-русски не хуже меня. Или все это светский розыгрыш?
— Увы, это не так, — ответила леди Кенти. — Вы даже представить не можете, насколько серьезны намерения госпожи Черногорской. У нее и в мыслях не было устраивать представление.
— Слуга называл ее вашим высочеством, — заметил граф.
— Считайте, что это условное обращенье, — сказала леди.
— Нет, я понять не могу… — пробормотал Осоргин.
Лошади потихоньку взбирались наверх, а бурное течение Карасу опускалось под нами в расщелину. Казаки объяснили, что когда-то река текла много выше, но разрушила камень и пробила себе новое русло, местами разъединяясь и утекая под скалы.
Окружавший нас известняк был живописен. В нем выступали фигуры, похожие на людей и животных, чернели входы в пещеры и гроты. Казаки сказали, что ранней весной здесь образуются бурные водопады, рушатся с грохотом подмытые камни. Они тут же показали огромный обломок скалы, под которым покоился их неосторожный товарищ.
Внезапно у дальней скалы показалась фигура. Человек стоял, уперев одну руку в бок, и ждал нашего приближения. Когда мы подъехали, он не уступил тропы, а все так же стоял, прислонившись к скале. Лошади остановились, казаки взяли в руки ружья.
На незнакомце была черная мохнатая шапка, черный казакин, перехваченный узорчатым поясом, и мягкие сапоги. За поясом торчали два пистолета и кавказский кинжал. Человек угрюмо и внимательно смотрел на нас.
Наконец он распрямился, приложил руку к груди и поклонился. Голос его был хрипл, в нем чувствовался гортанный выговор.
— Мой повелитель Кара-Вазир послал меня пригласить высоких путников отдохнуть в тени его шатра. — Он снова поклонился.
— А кто такой Кара-Вазир? — спросила леди Кенти.
— Кара-Вазир благородная особа, — ответил человек. — Он желает иметь благородный разговор с благородными путниками.
— Эй ты, не велено! — прикрикнул сзади казак. — Ступай своей дорогой!
— Это, должно быть, местный эфенди, — предположил Осоргин. — Скажи, милейший, твой хозяин тут служит?
Человек еще раз поклонился.
— Я не вижу ничего дурного, если мы побеседуем с местными жителями, — сказала леди Кенти. — Я взяла за правило не отказывать в разговоре простым людям.
— Кажись, эфенди у нас другой, — раздумчиво произнес казак.
— А может быть, мелкий старшина, — сказал Осоргин. — Они любопытны до путешественников.
Словом, мы приняли приглашение Кара-Вазира и направились вслед за его человеком. Ехать пришлось довольно долго. Мы плутали среди скал и два раза перебирались через ручьи. Казаки стали высказывать недовольство.
— Не ладно это, ваше сиятельство, — твердил один. — Темный народ, неизвестно, зачем зовут.
Наконец, протиснувшись между двумя каменными громадами, мы оказались на небольшой горной поляне, заросшей кустами тамариска. Посреди возвышались два померанцевых дерева, а под ними был расстелен ковер, и на ковре этом возлежал грузный человек в черном халате и черной турецкой феске. Он не спеша поднялся и приветствовал нас легким поклоном.
— А где же шатер? — спросила леди Кенти. — Ох, эта восточная напыщенность! — Последние слова она проговорила по-французски.
— Высоким путникам благодатного отдыха, — проговорил человек в черном халате.
— Вы и есть Кара-Вазир? — спросила леди Кенти.
— Так, так, госпожа, — ответил грузный человек и сделал знак.
Из-за деревьев вышли еще два человека и расставили по ковру блюда с фруктами и сладостями. Одежда этих слуг была самая беспорядочная. Один походил на турка, ибо голова его была обмотана чалмой, другой на русского солдата в потрепанном мундире чуть ли не петровских времен. Но вид у обоих был мрачный, и делали они все как-то нехотя.
Кара-Вазир жестом предложил нам садиться. Леди Кенти и граф Осоргин опустились на подушки, я же и казаки остались стоять.
