Рафаэль Сабатини - Знамя Быка
Не столько любовь к Бьянке, сколько себялюбие и естественная для его возраста любовь к жизни подсказали ему, как избежать гибели. А чтобы не думать о нем хуже, чем он того заслуживает, следует вспомнить, что Бьянка уже давно привлекала его, хотя он всегда считал ее недостижимой для себя, простого искателя приключений.
Внимательно поглядев на него, она подчеркнуто спокойно произнесла:
— Не поможете ли вы мне подняться на стену? Дайте мне вашу руку, синьор Лоренцо.
Толентино хотел было вмешаться.
— Подумайте, мадонна…
Но повелительным жестом она отослала его на место — ведь в конце концов она была госпожой в Сан-Лео.
Бок о бок хозяйка крепости и ее пленник направились к лестнице, ведущей на стены. Толентино, раздраженно ворча и проклиная себя за то, что оказался во власти женщины, свирепо скомандовал своим людям разойтись и уселся на край колодца, в центре двора.
Опершись на зубцы стены и обратив взгляд на широкую, залитую солнцем равнину Эмилии-Романьи, синьорина Бьянка прервала затянувшееся молчание.
— Я привела вас сюда, синьор Лоренцо, — сказала она, — чтобы вы рассказали мне об истинной цели вашего визита в Сан-Лео.
Его ответ был давно готов.
— Мадонна, я могу сказать о том, что не являлось моей целью, — грубовато проговорил он. — Клянусь спасением моей души, я не собирался предавать вас в руки ваших врагов.
Лоренцо можно счесть за клятвопреступника, однако на самом деле его заявление было вполне точным, если и не вполне правдивым. В самом деле, он и не подозревал, что Бьянка находится в Сан-Лео и что, сдавая крепость людям делла Вольпе, он выдаст им и синьорину Бьянку. Знай он об этом, он никогда бы не взялся за такое дело. Поэтому Лоренцо был вправе клясться так, как только что поклялся, хотя утаил от нее некоторые факты.
— Думаю, это я и так знаю, — мягко ответила она.
Ее слова воодушевили его. Он готов был и дальше двигаться дорогой лукавства, ступить на которую он ни в какое другое время не отважился бы, помня, кем был он, а кем — она. Но сейчас он почувствовал в себе удаль отчаявшегося человека. Ничто не может устрашить стоящего лицом к лицу со смертью.
— О, не спрашивайте меня, почему я пришел, — хриплым голосом взмолился он, — я отважился на многое, думая, что готов на все. Но теперь — здесь, перед вами, под взглядом ваших ангельских глаз — мужество покидает меня. Я становлюсь трусом, хотя не побоялся…
От этих слов девушка поежилась. Он заметил это, и хитрец внутри его улыбнулся.
— Взгляните, мадонна. — Он протянул свои распухшие руки, все в ранах и кровоподтеках. — Таков я с головы до пят. — Он повернулся. — Взгляните туда, — и он указал вниз, на кажущуюся гладкой поверхность скалы, — прошлой ночью я полз здесь в темноте, и каждое движение грозило мне гибелью. Вы видите вон тот карниз, где почти невозможно стоять? Вдоль него я пробирался вон до того места, чуть пошире, а оттуда прыгнул через эту небольшую пропасть. — Она содрогнулась, слушая его рассказ. — По той расщелине я карабкался вверх, раздирая колени и локти, пока не добрался до этой площадки.
— Как смело! — воскликнула она.
— Как безрассудно! — уточнил он. — Я показываю все это вам, чтобы вы знали, какая непреодолимая сила влекла меня сюда. Вам бы никогда не пришло в голову, мадонна, что, проявив такую храбрость, я стану запинаться сейчас, и все же…
Он вдруг замолчал и закрыл лицо руками.
— И все же? — мягко и одновременно воодушевляюще произнесла она.
— О, я не осмелюсь! — вскричал он. — Я был безумцем, безумцем!
И тут совершенно случайно его язык произнес слова, которые попали в самую точку.
— Действительно, я не знаю, что за безумие овладело мной.
Он не знал! От такого признания все ее тело охватила дрожь. Он не знал! Зато она знала, и отсюда исходила та уверенность, с которой она действовала, вызволяя его из рук Толентино. Ведь если бы палач сбросил синьора Лоренцо с этого жуткого обрыва, вина за его смерть легла бы на нее.
Не она ли околдовала его? Не она ли напоила его вином, влив туда elixirium aureum — любовный эликсир, изготовленный магом Корвинусом Трисмегитом? Разве она не знала, что именно этот эликсир, неистово и неугасимо горевший в его жилах, побудил его, невзирая на все опасности, проникнуть сюда, к ней?
Маг предсказал ей, что человек, выпивший эликсир, окажется полностью в ее власти, прежде чем луна пойдет на убыль. Она попыталась вспомнить его слова, и это ей удалось: «Он придет к вам, даже если ему понадобится обойти всю землю». Она не сомневалась, что предсказание мага в точности исполнилось, эликсир подействовал отменно.
Так рассуждала синьорина Бьянка. И когда она повернулась к склонившему голову молодому капитану, в ее темных глазах стояли слезы, а уголки нежного рта опустились. Она подняла свою изящную руку и мягко опустила ее на светловолосую голову Лоренцо, окруженную нимбом лучей ослепительно яркого солнца.
— Бедный, бедный Лоренцо, — ласково прошептала она.
Он отпрянул от нее, бледный как мел.
— О, мадонна! — вскричал он и упал перед ней на одно колено. — Вы догадались о моей тайне, о моей заветной тайне! Позвольте мне теперь умереть! Позвольте им швырнуть меня со скалы и окончить мои страдания!
Эта сцена удалась ему на славу — на сей счет у обманщика не осталось сомнений; она была бы не женщиной, а сущей гарпией[17], если бы позволила теперь казнить его. Он приготовился услышать мягкое выражение сочувствия к постигшему его несчастью, к тому плачевному положению, в котором он оказался, попав под очарование ее красоты. Но к ответу, который прозвучал, он был совершенно не готов.
— Любовь моя, о чем ты говоришь? Разве для тебя не осталось иных радостей, кроме смерти? Разве я сержусь? Разве ты не видишь, как я счастлива, что ради меня ты пошел на все это?
В тот момент Лоренцо показалось, что либо в мире, либо у него в мозгу не все в порядке. Могла ли эта благородная дама обратить на него внимание? Неужели она ответила на его любовь, которая, как он полагал, так мало значила для нее, что для спасения жизни он не постеснялся выставить ее напоказ — чего никогда не осмелился бы сделать, думай он иначе.
— О, это невозможно! — воскликнул он, и на этот раз в его возгласе не было притворства.
— Что невозможно? Что невозможно? — повторила она, когда он, повиновавшись ее жесту, поднялся на ноги.
— Невозможно, чтобы вы насмехались над моей любовью, — вымолвил он.
— Насмехалась? Я? Я — которая разбудила ее, которая желала этого?
— Желала? — почти шепотом откликнулся он. — Желала?!
