Андрей Цепляев - Ссмертельный ужас (Возмездие)

Забрав лошадей из конюшни, они переправились через реку и по берегу добрались до оливковой плантации, где под сенью апельсиновых деревьев по-прежнему горел костер. Оба сержанта вышли им навстречу.

— Узник сбежал, — первым делом доложил Кампо-Бассо.

— Как сбежал? Куда? — Дон Фернандо соскочил с коня и бросился к повозке, где спали заключенные.

— Все в порядке. Мы его поймали.

— Как вы допустили? — нахмурился Альвар, привязывая лошадей к деревьям.

Мартинес сконфуженно пожал плечами.

— Добрый крестьянин узнал, кого мы везем на смерть, и поднес нам в подарок курицу, — объяснил сержант. — Мы ее пожарили, приправили и уже собрались съесть, как вдруг мориск захотел по нужде. Причем захотел по-крупному…

— Не переносить же нам костер из-за этого ублюдка, пока он гадит в дырку под телегу! — перебил товарища итальянец. — Пришлось отвести его за кусты. Стоило отвернуться, как он дал деру.

— О чем вы думали! Нужно было ему на ноги кандалы надеть, — сквозь зубы прошипел дон Фернандо, пнув колесо передвижной камеры. — Или отогнать телегу.

— Далеко он не убежал. У девицы сил и то больше, чем в этом содомите.

Юноша действительно исхудал за время путешествия. В тюрьме его кормили и то чаще. Сейчас араб крепко спал, подложив под голову охапку соломы. На лбу узника чернела запекшаяся кровь — работа Кампо-Бассо, не иначе. Мартинес обычно заключенных не бил.

— Держать дверь клетки закрытой, — строго приказал Альвар. — Пусть хоть всю дорогу мочится и гадит под себя. Мы выпустим его только в бухте Санлукара и только для того, чтобы перевести на корабль. Ясно?

— Как то, что Солнце вращается вокруг Земли, — охотно кивнул итальянец.

— И не бить без необходимости, а то он до тюрьмы не дотянет.

Больше о заключенных не вспоминали. Еще раз поужинав, конвоиры потушили костер, взвалили тюки на лошадей и выехали на дорогу.

Путешествие до Санлукара на баркасе заняло меньше суток. Чем дальше они удалялись от Севильи, тем меньше становилось жилья вокруг, пока наконец они не остались наедине с природой. Теперь по берегам Гвадалквивира тянулся густой сосновый лес, с обеих сторон упиравшийся в дюны, устланные кедровым стлаником. На пологих зеленых холмиках, затянутых зарослями дрока, росли цветы. Река несла баркас навстречу океану, который жители портов называли Северным морем.

В середине дня они увидели в небе стаи чаек. Постепенно усиливалась бодрящая мощь морского бриза. На полях вдоль реки появились виллы и виноградники. Чаще стали попадаться рыбацкие лодки и торговые суда. Продуваемый ветрами порт Бонанса стоял на краю песчаной отмели, изрезанной причалами и верфями. Там их ждал корабль, который должен был навсегда избавить Испанию от двух мерзких чудовищ.

Альвар стоял на носу, подставив ветру лицо, дожидаясь, когда лес впереди расступится и откроется вид на морское побережье. Канарские острова он посещал единожды в позапрошлом году. «Сарагоса» заходила туда пополнить припасы. Об островах, расположенных далеко в море, Альвар слышал от Кабеса де Ваки. В конце прошлого века его дед — типичный мясник-исполнитель — Педро де Вера, будучи губернатором, подавил на Гран-Канарии восстание племен гуанчей. Судя по рассказам, юный дворянин был в восторге от подвигов старого аделантадо, применявшего для устрашения мятежников самые изощренные пытки. Что ж, молодость слепа. Когда-то и ему казалось, будто протыкая ближнего, ты обретаешь славу.

Идальго зачерпнул воды и смочил лицо. Он плохо спал этой ночью. Ему снилась Алисия. Женщина падала в пропасть, простирая навстречу руки, но он не смог ее поймать. Втайне Альвар боялся, что севильянка охладеет к нему, и однажды, когда он постучит в дверь, Алексис скажет: «Сеньора Армандо не может вас принять. У нее гость». Сейчас она душой и телом принадлежала ему. Следовало воспользоваться ситуацией, порвать с прошлым, отложить шпагу и исполнить третий завет отца. Дерево он посадил и дом заимел. Остался ребенок.

— Какой из меня отец, — вслух произнес идальго и, опомнившись, оглянулся на спутников, но те сидели за повозкой на другом конце баркаса и о чем-то беседовали с перевозчиком.

Раньше у него не было таких проблем. На службе гильдии он шел к цели, не рассуждал и не мешкал, от чего едва не потерял способность чувствовать. Как же тяжело порой бывает признаться в том, что ты не в силах расстаться с любимыми привычками.

ГЛАВА IV ОТПЛЫТИЕ

— Сколько мне еще ждать? — проворчал грузный андалусец в затертой рубахе, больше напоминавшей мешок для сбора зерна. Ее обладатель бы не меньше, с черной бородой, волосатой грудью и мясистой переносицей через которую наискось от глаза до щеки тянулся шрам. — Корабль отплывет раньше, чем солнце коснется башен замка Сантьяго. Может, сразу отдашь мне свои вещички?

— Минуту, — ответил худосочный юноша в коротком вязаном жилете и, почесав острый нос, прибавил: — У меня ведь есть минута?

— Минута, минута. Ты что торгаш? Тут часов нет, и сделку мы не заключаем.

— Правильно. Мы ее уже заключили, в некотором роде, — вставил юноша помоложе, стоявший за спиной друга. — Победитель срывает куш. Разве нет?

В просторном зале портовой таверны они были не единственными посетителями, но самыми необычными, ибо играли в шахматы. В месте, где режутся в карты и бросают кости, редкие завсегдатаи смотрели на них с любопытством. Солнце освещало широкий стол, за которым сидели противники. Из окна открывался живописный вид на бухту и причалы с кораблями. Снаружи доносился шум прибоя и крики чаек.

— Ты что, заснул, стратег? — нарушил идиллию верзила. — Ходи уже.

Трое портовых рабочих, одетые как их компаньон в засаленное тряпье, ответили одобрительным мычанием. Юноша сделал ход белой ладьей, выбив черную пешку с игрового поля.

— Сукин сын, — зарычал бородач так, словно потерял ферзя.

Молодые прикаро Николас и его лучший друг валенсиец Франко вот уже полтора года скитались по стране, воровали и работали, но чаще просили милостыню, ссылаясь на больную мать, помирающую сестру, отца-ветерана, да хоть бы и на черта лысого, лишь бы отсыпали пару мараведи. «Ловцы удачи» — так они себя называли. В Санлукар друзья прибыли этим днем и сразу направились в порт. В таверну их пустили не сразу. Франко едва исполнилось тринадцать, но Николас, которому пошел шестнадцатый, солгал, что они ровесники. Друзья хотели наняться чернорабочими, но получили от сердобольного хозяина только ломоть черствого хлеба и миску рыбной похлебки на двоих.